Ивашка бежит за конём

Глава десятая

В ТЕМНОТЕ

Когда мужики-ладейники очнулись, они сперва ничего не могли понять. Кругом кромешный мрак, голова трещит, руки-ноги накрепко перевязаны бечевой. Несколько времени они лежали молча, только кряхтели. Наконец один ладейник, молодой парень, жалобно спросил: - Дяденька Мудрила, ты тута? - Тута я. Молодой ладейник опять спрашивает: - Дяденька Мудрила, ты всех мудрее. Объясни, сделай милость, что ж это такое? Мудрила отвечает: - Немец нас опоил сонным зельем. Услыхали мужики-ладейники Мудрилины слова, ужаснулись они, язык к нёбу прилип. Что же это за небывалое злодейство! Где это видано, где это слыхано, чтобы ремесленному человеку да подносили в чарочке сонную отраву! А они с непривычки и не приметили привкусу. Обманул их немец, как слабую былинку вокруг пальца обвёл. Он и заработанное не отдаст, зажилит. Они лежат, печальную думу думают каждый про себя, а вслух выговорить страшно. Молодой ладейник опять спрашивает: - Да куда же он нас теперь везёт? Мудрила отвечает: - В темноте не видать. Ох, Мудрила! Что ни слово, то истина! Впрямь ведь темно ещё, в темноте всё устрашающе: таракана за волка примешь, свой полушубок - за чужого мужика-разбойника. В темноте всякое мерещится. Вот рассветёт, всё ясно станет. Может, ничего дурного и не случилось. Они повеселели, головки вскидывают, рассвета дожидаются. Они ждут, а не светает. Надо думать, много времени прошло, а сколько времени, в темноте не поймёшь. Они ещё ждут. Вдруг загремел замок, дверь отомкнулась, и в неё проник дневной свет. Это немец, господин Гензерих, отпер дверь, обедать принёс. Он поставил на пол большую миску, еда в ней хорошая, хорошо пахнет, и пар от неё вздымается. Господин Гензерих говорит: - Ешьте. Тут Мудрила рассердился. - Ты нам сперва руки развяжи! - говорит. - Мы не собаки - лёжа на брюхе из миски лакать. Господин Гензерих засмеялся, сел на ящик с лоскутом, нога на ногу, колени руками обхватил, говорит: - Ты думаешь, я глупый человек? Я умный человек. Нельзя руки развязать. Я буду руки развязывать - вы меня будете бить. Ешьте, ешьте побольше. Не будете есть, будете тощий, худой. Тут Ярмошкин дядька не выдержал, стал браниться: