Ивашка бежит за конём

Весь этот день ладья простояла в тихой заводи, и кормчий всю её осмотрел, нет ли где слабого места, всё ли надёжно. Гребцы лежали на бережку, грелись на солнышке, отдыхали, набирались сил к завтрашнему, к страшному. А господин Гензерих, бранясь и хлопая руками, бегал вокруг них, как встревоженная наседка вокруг разбежавшихся цыплят. Весь день кормчий и господин Гензерих кричали друг другу на ухо, пытаясь покрыть голосом грохот воды, - никак не могли договориться. Кормчий всё повторял: это издавна так повелось - рабов связанных гонят берегом, товар переносят на плечах. Хорошо бы и ладью перетащить волоком, да тяжела, людей мало, придётся ладье водой плыть. Но господин Гензерих не соглашался. Он кричал: - Ты хитрый старый человек! Ты хочешь меня обмануть. Нельзя товар выносить. Все люди - воры, я знаю. Всё украдут. Кормчий кричал: - Волны-то высокие, в недобрый час захлестнёт. Товар подмочит, рабы захлебнутся. - Э! Э! Старый человек, всё врёшь, обмануть хочешь! Это глупая девица положит все яйца в одну корзину, хлоп, споткнулась, яйца разбила. Нельзя так делать. Рабы идут по берегу, а товар будет в ладье. Товар подмочит рабы целы. Рабы убегут - товар остался. Кормчий рассердился, закричал: - Глупому дитяти ученье не впрок! С тобой спорить - глотку надорвёшь, а толку чуть. Пусть будет по-твоему. На другое утро, чуть заря занялась, вывели мужиков-ладейников из-под палубы. У них от солнечного света глаза щурятся, от свежего воздуха кружится голова. Ноги хоть развязаны, а нетвёрдо ступают, будто конопляные, гнутся. Как увидели они гребцов, Ярмошкин дядька завопил: - Братцы, помогите! Не холопы мы, не рабы! Мы свободные люди, смоленские мы, из Лодейниц из села. Нас проклятый немец обманом заманил, продавать хочет. Спасите! Из гребцов один отвечает: - Мы того не ведаем, своими глазами не видели. А другие отвернулись в сторону, головы опустили, молчат. Господин Гензерих Ярмошкиного дядьку хлясь по губам, всех ладейников одной бечевой накрепко связал, погнал берегом. А гребцы на ладью взошли, от берега оттолкнулись, рекой поплыли. Обогнули выступ, увидели порог. Бешеная вода бушует, во все стороны мечется, к небу взносится, водоворотом кружится, бездной разверзается, хочет ладью потопить. Кормчий правит широким кормовым веслом, гребцы шестами отталкиваются. Господин Гензерих, мужики-ладейники стоят, смотрят, ужасаются. Волны вздымаются ввысь и вкруг ладьи рушатся, да покамест ещё не могут захлестнуть - у ладьи борта высоко нашиты. А кормчий, ума он, что ли, лишился, в самый кипяток правит. Сейчас погибель. Господин Гензерих от волнения на одном месте прыгает, кричит: - Куда? Куда? Он кричит, рот открыт, губы дёргаются, а голоса не слыхать. Ой, время-то тянется, будто вовсе остановилось и ладья будто навек на месте застыла - таково медленно продвигается. А этот кормчий, он опытный был, он своё дело знал, ему не впервой было. Где глубже-то, с виду страшней, а вода сама ладью вынесет. На мелком месте опасней - на камни напорешься. Миновала ладья этот порог, впереди ещё шесть порогов проходить. Господин Гензерих гонит мужиков-ладейников берегом, а берег там нехорош обломки скал навалены грудой и меж них узкие щели. У мужиков руки за спиной связаны, ухватиться, удержаться нечем, ступают осторожно, лодыжка бы не подвернулась, ногу бы не сломать. А господин Гензерих их торопит, пинками и колотушками подгоняет. Ладья миновала второй и третий пороги. Впереди Неясыть, страшный, ненасытный, погубительный. Длиной-то он без малого верста. С каменной гряды, в два человеческих роста вышиной, вода отвесно вниз падает. Как лютый зверь, накинулся Неясыть на ладью, скалами-клыками ощерился, из тысячи пастей пена бежит. То поймает ладью, то отпустит, играет с ней, подкидывает и ловит, из стороны в сторону мотает, готовится пожрать. А не достанется тебе эта добыча, Неясыть-порог! Ладья крепкая, гребцы сильные, кормчий верный. По каменным губам тебя помажет, а поглотить не даст. Выплывет, выплывет, цела будет! Внезапно высокий вал накатился с одной стороны, всей тяжестью обрушился, а ладья накренилась, зачерпнула воду и легла на бок. Гребцы покидали шесты, бросились к другому борту, высоко поднявшемуся над водой. Медленно-медленно ладью несёт вниз по течению. То её поперёк реки завернёт, то она ударится о торчащий камень, то заденет камень подводный. С треском обламываются насаженные бока, разбило и смыло палубу. Всё более погружаясь, ладья повернулась кверху дном, а гребцы вскарабкались на широкое днище, плывут, как зайцы на коряге в половодье. Вниз, вниз, с двухсаженной высоты. За сверкающей радугой падающей воды ничего не видать. Вынырнула ладья, несёт её к берегу. Людей не смыло ли? Чудом удержались, лежат, висят, цепляются за выбоинки, за трещинки, за неведомые занозинки. Наконец ладью поднесло к берегу, она уткнулась носом меж двух валунов. Гребцы, ошарашенные, избитые, мокрые, ступая по колено в воде, выбрались на берег и упали изнеможённые. Все ли тут? Троих не досчитались. Всё это время мужики-ладейники стояли оцепенев, не могли глаз отвести от страшного зрелища. Вдруг господин Гензерих очнулся, диким голосом взвыл: - Аллес ист хин! - упал ничком, кулаками колотит по камням. Аллес ист хин - всё пропало.