Ивушка неплакучая

— A-а, голубчик, взвыл! Заскучал! Не нравится? А ведь я привез тебя на соловьиный концерт. Сейчас середина мая, самая соловьиная пора. Помнишь, сам ты когда-то тянул меня сюда, и мы слушали, жен своих привозили. Где же соловушки? Где? Я, кажется, тебя спрашиваю, Лелекин!.. Молчишь? Ну хорошо. Я тебе скажу — где. Это ты их потравил заодно с лягушками — их ведь тоже не слыхать, а они бы сейчас таких чертей задавали! Ты куда сбрасываешь мазут и прочую мерзость? Где твои отстойники?.. Опять молчишь?

— Я думаю.

— Думай. Хорошенько думай, Лелекин. Не забывай, что я еще член бюро райкома и могу поставить вопрос.

— Ставить вопрос все горазды, — осерчал директор, — ты вот лучше подсказал бы, где мне взять оборудование для очистительных сооружений. Я в Москве облазил все министерства, у одного товарища в ногах валялся… Сырье мне привозят аж из Австралии и Новой Зеландии — такое они могут организовать, а простого оборудования.

— Меня это не касается, — отрезал Знобин.

— А кого же? Сам же сказал, что член бюро…

— Я свое дело знаю, — сказал Знобин, — и ты еще, Лелекин, не раз убедишься, как хорошо я его знаю. Можешь быть уверен, что я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не перестанешь травить все живое своим заводишком.

— Не заводишко, а завод. Предприятие общесоюзного значения, — ревниво поправил Лелекин.

Знобин расхохотался, вызвал этим приступы кашля. Отдышавшись, сказал:

— Ты, Валентин, прости старика, совсем забыл, что он у тебя общесоюзный. Видел я обивку в пассажирском лайнере. Твоя?

— А чья же еще? — Директор обиженно, по-детски поджал губы. — Да разве только в самолетах? А кресла во Дворцах культуры, в столичных новых кинотеатрах?..

— Твои?

— Мои!

— Молодец! Ничего не скажешь — молодчина! Но войну я тебе, Валентин, все-таки объявил и буду вести ее до полной победы. Ты меня знаешь.

— Знаю, — сказал директор.

— Вот и отлично! — Знобин азартно потер руки. — Ну а теперь можешь раскрыть свой портфель. Где он у тебя там? Уже спрятал. Вот Гобсек! Вынимай, да побыстрее. Что-то зябнуть начинаю. Зимою приглашу тебя на охоту, ежели не будешь сбрасывать в Баланду всякую дрянь. Обещали лицензию на отстрел четырех лосей. Хорошо, что ты еще не добрался до этих лесных великанов. Знаешь, сколько их в наших лесах?.. Впрочем, не скажу. Ты ведь, Валька, по натуре своей браконьер. Тебе только дай волю!

— Пошел ты к черту! — выругался директор, принимая из рук шофера портфель.

— Ха-ха-ха! Вот теперь я вижу, что до тебя дошло!.. Ты, друг, должен за мной ухаживать, подхалимничать передо мной, угождать всячески. А ты, болван этакий, не догадался даже прислать ковришко в мою контору. Черт знает что! Ступаю по скрипучим половицам, а стены, ты бы только поглядел, что там за стены, голые и все в трещинах! — Знобин замолчал, но ровно настолько, чтобы принять из рук примолкшего товарища рюмку водки и мгновенно опрокинуть ее в себя. — Вообще из чувства самосохранения ты должен устлать коврами все стежки-дорожки вокруг моего учреждения и внутри его. Где соловьи? Где лягушки? Где, я тебя спрашиваю, Валька? — Помолчал, улыбка сошла с худющего лица, глаза куда-то провалились, светились из как бы обрезавшихся вдруг глазниц устало и грустно. Сказал, отвечая какой-то своей, терзающей его мысли: — Разбойники, разбойники мы все с большой дороги, вот что я тебе скажу, Валентин. Ну да хватит об этом. Поехали домой. Пора. Мы еще, как говорится, вернемся к этому вопросу.

19