Из давних времен Христианской Церкви

Эти юноши не умели отличать хорошее от дурного: для них что скачки лошадей, что речь ритора – все одно. Не то видим у христианских юношей, учившихся в языческих школах ораторскому искусству. Они с большой критикой относятся к софистам своего времени. Учились они красноречию не затем, чтобы блистать пышными фразами, а затем, чтобы сравнявшись в красноречии с лучшими риторами, лишить язычников возможности хвалиться своим превосходством перед христианами. Один из христианских ученых, изучивших языческое искусство красноречия, говорит о себе: «Еще не опушились мои ланиты, мной овладела любовь к словесным наука; я стал обогащать себя внешней (языческой) ученостью с тем, чтобы употребить ее в пособие истинному (христианскому) просвещению, дабы знающие одно пустое витийство, состоящее в звучных словах, не превозносились и не могли опутать меня хитросплетенными софизмами». (Его же стихотворение о своей жизни. Твор. VI, 9).

Другой из таких же христианских ученых учился красноречию или диалектике с той целью, чтобы служить при помощи ее христианской истине. «Сила диалектики, говорил он, есть стена для догматов и она не позволяет расхищать и брать их в плен всякому, кто захотел бы». (Василий Великий. Толкование на прор. Исаию. Твор. его, 11, 123).

И этот ученый на самом деле пользовался этим оружием для защиты истины самым блистательным образом. Современность засвидетельствовала: «Что легче было выйти из лабиринта, чем избежать сетей его слова». (Григорий Богослов. Надгробное слово Василию Великому. Твор. IV, 79).

Вот с какими намерениями изучали христианские юноши языческое искусство красноречия. А все прочее, что не имело значения в этом искусстве, они осмеивали и порицали. Они прямо заявляли, что они «нравами не хотят походить на риторов». (Там же, 78).

Они порицали современных им софистов и учителей красноречия за их неудержимую болтливость. «Язык их, говорили они, если не поведет речи с одним, то поведет ее с другим; если же никого не будет, не преминет поговорить сам с собой, но ни под каким видом не умолкнет, как язык софиста». (Василий Великий. Письмо к Леонтию софисту. Твор. его, VI, 58).

Христианские юноши понимали также, как нелепо стремление софистов во что бы то ни стало превзойти один другого на ораторском поприще; они называли риторов «галками, состязующимися между собой о первенстве». (Григорий Богослов. Письмо к Евдоксию ритору. Твор. его, том VI, 235).

Они, конечно, ни на минуту не могли похвалить обычаи софистов брать невероятные и нелепые темы для речей; в этом они не видели ничего более, кроме «искусства победоносной болтливости». (Августин. Исповедь, кн. IV, гл. 2).

Принимая во внимание, как далеко простиралось извращение красноречия в языческих школах, они даже осмеливались называть это искусство краснобайства «собачьим велеречием». (Иероним. Письмо к Минервию и Александру. Твор. его в русск. перев. Т. III, стр. 111).

В особенности, учившиеся в школах языческих христиане никак не могли примириться с тем, что искусство красноречия преподавалось с той целью, чтобы будущие адвокаты могли на судах выставлять правду ложью, а ложь правдой, потворствовать кривде и вредить истине. Ведь учителя ораторского искусства приучали своих питомцев говорить речи за и против воображаемых обвиняемых в каком-либо преступлении. Христиане, видевшие собственными глазами подобное безобразие, порицали всячески это явление; они с горечью говорили, что «риторский обычай состоит в том, чтобы не иметь стыда, что язык риторов исполнен злобы, что риторы только и годятся для народной площади». (Григорий Богослов. Письмо к Евдоксию. Твор. его, VI, 234).

Они прекрасно сознавали, что такое преподавание красноречия есть уродство, они заявляли: «Красноречие, имевшее свое приложение при тяжбах в судебных местах, преподается (в языческих школах) превратно, так как благодаря этому искусству, лукавству отдавалось предпочтение перед добросовестностью». (Августин. Исповедь, кн. III, гл. 3).

Они, изучив в совершенстве красноречие, в жизни, однако же, поставляли себе правилом: «Не подражать ораторам в искусстве лгать; ибо ни в судах, ни в других делах неприлична ложь христианину, избравшему прямой и истинный путь жизни, которому предписано законом (христианским) даже и совсем не судиться». (Василий Вел. К юношам. Твор. его, IV, 349).

Какое тяжелое впечатление полагало учение красноречию в школах на христианских юношей, это видно из того, что некоторые из них, дожив до старости, «до седой и лысой головы» не могли без отвращения вспомнить о годах изучения языческого ораторства. Так, один из таких, изведавших на себе горьким опытом бессмысленную муштровку преподавателей софистов, впоследствии рассказывал: «Часто я вижу во сне, будто я с подстриженными волосами, подобрав тогу, декламирую перед ритором пример ораторской речи, и когда проснусь, радуюсь, что избавлен опасности отвечать». (Иероним. Апология против Руфина, кн. 1, гл. 30).