Из дневников и рабочих тетрадей

Мне думается, что сюжет этот имеет реальную основу. Юрий не рассказывал о своих мужских победах, но все же мое внимательное ухо улавливало некоторые проговорки.

Например, историю про то, как московская актриса, снимавшаяся в фильме на ашхабадской киностудии, упала с лошади и сломала кисти рук. Она лежала в больнице несчастная, неприбранная (как без рук!), а подруга, которая пришла ее навестить, блистала элегантностью, нарядом и здоровьем. («Вот какая дрянь, нарочно при полном параде пришла», – плакала после ее визита несчастная актриса.)

Это было упомянуто в разговоре о женском характере, но уж как-то слишком заинтересованно, да и место действия не случайное – Туркмения. Вот вам и откуда «Афганец»!

Но бывали и совсем другие сюжеты.

Секретарь обкома X. Толстый, средних лет туркмен. В кителе, галифе, сапогах и кепке, выработалась солидная, начальственная походка чуть вразвалку, громкий, не допускающий возражений, тон.

Едем по трассе. X. «беседует с людьми». Вот образец:

– Салам! Кем работаешь?

– Бульдозеристом.

– Как зовут?

– Аманов.

– Имя как?

– Ненес.

– Хорошо-о... Женат?

– Да. (Спрашиваемый, молодой парень, обычно смущается. От этого возникает ощущение достигнутого разговора «по душам».)

– Как зовут жену?

– Огульджан...

На этом разговор обычно кончается. X. еще раз покровительственно и громко говорит «Хорошо-о!», обязательно пожимает рабочему руку и уходит.

РАДИСТКА НА ЗАХМЕТЕ.

Молодая девушка лет 25, невероятно худая, с измятым, бледным, нездоровым лицом. Брови и ресницы намазаны тушью. В неряшливом платье, без талии и без пояса. Ходит босиком. Волосы распущены, нечесаны с утра. Вид проститутки, которую после пьяной ночи вышвырнули на улицу.

Заходим к ней в комнату. В углу – радиоузел. Кровать, стол, все грязно, уныло. Сама она сибирячка, на канале работает уже второй год.

В углу стоит таз с травой и блюдце с молоком. Оказывается, у Лиды есть постоялец... зайчонок. Он забился под стол. Лида выгоняет его, бросая зажженные спички. Зайчонок боится нас, а к Лиде он уже привык. Наконец, выскакивает. Серенький, с прижатыми ушками, черными бусинками глаз, дрожит от страха. Лида нежно берет его на руки. Одиночество.

Тетрадь с надписью «Подготовка к роману «Аспиранты» и «Исчезновение»(!) Год 1954-й. Как будто написано разными людьми. Безликий бодрый стиль, которым написаны несколько страниц «Аспирантов», так и остался похороненным на страницах рабочей тетради. Ю. В. изжил его еще в черновиках.

Интересная деталь. Домашние, судя по всему, не очень уважали его занятия, потому что время от времени вдруг появляются торопливые записи чужой рукой расходов на питание. Столько-то – репа, столько-то – картошка. Репа особенно задела.

В тетрадях 53-го, 54-го годов уже проступают наброски к повести «Другая жизнь», к роману «Исчезновение». К этим наброскам я вернусь, тем более что для меня открытием было то, что «Исчезновение» написано в 1968 году.

Где-то он сказал: «Меня интересуют не горизонтали, а вертикали прозы». Как я понимаю, вертикали – это люди, их судьбы, их страдания, их место в отпущенном им судьбой времени.

Поэтому путешествия на Запад, на Восток по сути были одним бесконечным путешествием внутрь себя.

Может быть, даже путешествия на Восток были главными, потому что он вырывался из обстоятельств, из жестоких, опасных обстоятельств. Вырывался и видел людей, которые тяжело работали, бесправных, нищих, но не сломленных жизнью. Это было важно.

В записных книжках много записей разговоров с людьми, разговоров в духе того времени, когда главное утаивалось, не произносилось, но тем не менее вырабатывался вкус к фразе, к интонации, к живому слову.