Из Египта. Мемуары

Я вообразил, как они суетятся на кухне, готовят ужин на скорую руку, несмотря на все мои возражения – дескать, не надо, мы только из-за стола. «Надо было нас предупредить». «Но мы не голодны». «Как это не голодны?» Тут жена коснется моего плеча – оставь их, пусть хлопочут: ее даже забавляет эта дальняя родня, с которой, точно с древней находки, стряхнули пыль времен.

А потом, осознав, что проку не будет и бессмысленно притворяться, хриплым от старости голосом они скажут: «Ты опоздал». И добавят: «Нам очень жаль», – на великосветском французском, словно мы пришли в неурочный час и не поспели к вечернему чаю.

V. Вкусившие лотоса

Новое жилье родители искали три года и в итоге нашли настоящий клад – в Клеопатре. После войны пятьдесят шестого оставаться в Смухе было небезопасно, да и противно, поясняли они: сплошь бродяги да пыль, ни одного европейца. Вечерами и вовсе делалось жутковато, особенно если издалека долетал гул непрестанных митингов, на которых из колонок неслась визгливая пропаганда. Родители искали (и в конце концов нашли) квартиру неподалеку от Спортинга, чтобы окна с одной стороны смотрели на море, а с другой – на обширные банановые плантации Смухи.

Отцу понравился кабинет, матери – балкон, Ом Рамадан – прачечная; нашлась даже каморка для новой моей гувернантки, гречанки мадам Мари.

– Чудный дом, – восхитилась Принцесса, которая пришла нас навестить и умудрилась заплутать в коридоре. – И как вы только его отыскали?

Мать ответила, мол, проще простого: семейство Вентура, давние друзья ее родителей, решили-таки уехать из Египта и охотно продали нам квартиру.

Однажды вечером, вскоре после переезда, в нашей столовой выросли кипы плотной кобальтово-синей бумаги, которую Абду принес от прабабки. «Они никогда ничего не выбрасывают», – заметила мать. Мадам Мари, мама и Азиза резали широкие синие листы на четыре части – для обложек на все мои учебники и тетради, как того требовали школьные правила. Кто-то позвонил и нажаловался родителям, что у меня неопрятные тетради. Через две недели тот же учитель позвонил еще раз и пояснил: дело не только в том, что тетради должны быть опрятными – как передал моей маме Абду, который ответил на тот, первый звонок и, видимо, что-то недопонял, – но и соответствовать общепринятым нормам: на каждый учебник и тетрадь следовало надеть обложку, как у всех в классе.

На лицевую сторону каждой тетради следовало наклеить бирку с моим именем и фамилией прописными буквами, а также предметом, годом, классом и номером тетради. Также на тетрадь полагалось надеть обложку из синей бумаги – только ни в коем случае не приклеивать ее гуммированной бумагой, а аккуратно загнуть уголки. У матери на все эти британские тонкости не хватало терпения: она хотела просто налепить ярлык в правом верхнем углу обложки, как делали во французских школах. Я настаивал, что бирку нужно клеить ровно посередине. Мама уточнила, подойдет ли бежевая бумага. Нет, только темно-синяя, у всех обложки из темно-синей. Тут-то Абду и вспомнил, что на рю Теб оставалась синяя бумага, снял фартук, сходил в Спортинг и через час вернулся.

– И ты ждал месяц, чтобы сообщить нам об этом? – недоумевал отец, который после работы уселся вместе с женщинами оборачивать мои учебники; мадам Мари резала бумагу. – Неужели забыл?

Я не забыл.

– Тогда почему мы занимаемся этим в последний момент?

Я и сам не знал почему. Наверное, потому что я думал, мы вот-вот уедем из Египта, а значит, это все неважно.

Но отец уезжать не собирался, в доказательство надстроил над зданием фабрики еще один этаж, прикупил несколько квартир, заказал новую мебель и осуществил главную мечту из своего списка: отдал меня, когда мне исполнилось девять, в лучшую, как ему казалось в юности, здешнюю школу, воплощение британского величия: колледж Виктории.

Колледж Виктории (который в пятьдесят шестом переименовали в Виктори-колледж в честь победы египетской армии над войсками Великобритании, Франции и Израиля) некогда был гордостью британской имперской системы образования. Как и прочие знаменитые английские частные школы, он представлял собой целый комплекс строений с просторными ухоженными спортивными полями и мощным четырехугольным школьным двором; порядки в школе царили настолько строгие, что привели бы отца Мэтью Арнольда[89], курносого дородного директора Браунинг-колледжа, в извращенный экстаз.

Прежде в ВК стекались преподавать английские писатели, философы и математики. Состоятельные британцы отправляли сюда своих сыновей; александрийская элита традиционно предпочитала ВК французскому лицею. На всем в ВК лежала печать сдержанной викторианской элегантности – от темных интерьеров, напоминавших об угрюмой роскоши основателей колледжа, до постных и пошлых лиц учителей, которым не терпелось сделать с учениками то же, что, очевидно, годами проделывали с ними самими.