Тут слуги на лестнице покатывались со смеху, а за ними мы с Абду и Фавзией. Я так никогда и не понял, что именно она хотела сказать, поскольку фраза эта значила не то «после Христа пришли все христиане», не то «после Христа все станут христианами». Нас веселило то, как мадам Мари высокомерно описывала правой рукой круги, изображая шар земной, и мы смеялись до упаду, передразнивая этот ее жест. Мигом он вошел в анналы всех дворов в Клеопатре.
Поймав меня за этим, мадам Мари пригрозила нажаловаться моим учителям.
Это уже было дело нешуточное, поскольку в ВК любую мелочь, даже потерю самой пустяковой личной вещицы, не имевшей никакого отношения к школе, могли счесть нарушением дисциплины, а за каждое нарушение дисциплины полагалось телесное наказание. Они варьировались в зависимости от серьезности проступка – или прихоти педагога: учитель мог ударить ладонью куда придется, затем следовала линейка, за нею розга, а потом и палка, жуткая
Меня взгрели в первый же день в ВК. Влепили пощечину на арифметике за то, что я неверно умножил шесть на восемь, а на арабском отходили линейкой за пять ошибок в предложении из пяти слов. Все смеялись. Потом меня наказали за то, что я не доел рис и не сумел очистить финик ножом и вилкой. Мне велели встать и стоять возле стола в большой столовой, пока остальные едят. Так и подмывало выхватить дедушкину перьевую ручку и вонзить в лоб мисс Шариф, нашей учительнице арабского, сидевшей во главе стола. После первого учебного дня я вылез из школьного автобуса у нашего подъезда в Клеопатре, и меня тут же вырвало тем немногим, что я съел за день. Меня быстренько выкупали и уложили спать. Я сказал, что познакомился с пятью мальчишками. Все европейцы, все, кроме одного, говорят по-французски, и все предупредили меня, чтобы я ни в коем случае в школе по-французски не говорил.
Получив удар по ладони, ученики в ВК принимались лихорадочно дуть в кулак. Я тоже так делал. Казалось, так легче. Некоторые даже дули в кулак непосредственно перед экзекуцией. Видимо, помогало.
В первую же неделю меня отлупили за то, что я соврал, будто бы у меня простуда, лишь бы не раздеваться при всех перед уроком плаванья. Я был единственным обрезанным европейцем и догадался сам, без папы: будет лучше, если никто не узнает, что я еврей.
Меня били за то, что витал в облаках, за то, что болтал на уроке, за чернильные кляксы, которые оставляла моя перьевая ручка. Били за то, что я пытался оттереть кляксы. Били за то, что у меня это не получилось. Неправильно написанное слово я стирал дольше, чем пытался написать целое предложение. Я смачивал конец ластика слюной, принимался тереть упорно, аккуратно, и либо прорывал дыру в тетради, либо разводил еще большую грязь: чернила расплывались от слюны. За безнадежно испорченную тетрадь могли наказать неоднократно: мисс Шариф забывала, что уже била тебя за эту дырку или кляксу. Вырывать страницу было бессмысленно: мисс Шариф считала страницы во всех тетрадях. В каждой тетради было по тридцать две страницы.
Стоило ей подойти к твоей парте, как ты уже знал: жди беды. Учительница не видела дальше нескольких дюймов от своего носа, а потому брала тетрадку, подносила к глазам, целиком закрывая лицо, читала, после чего неожиданно кидала тетрадь обратно на парту и разражалась оскорблениями, за которыми следовали пощечины, а там и пинки. Она швыряла нам в лицо все что ни попадя: учебники, мелки, губки для стирания с доски, пеналы, журналы, взвизгивая «ох, сестра!», перед тем как запустить в нас очередным снарядом. Как-то раз даже бросила в меня своей сумочкой. Ну а потом, разумеется, приходил черед линейки – хотя в моем случае мисс Шариф сочла необходимым выбрать орудие мучения потяжелее и всегда лупила меня по рукам двойным деревянным пеналом.
Попадало мне и за грязные ботинки. Обувь в ВК должна была сиять чистотой, а после спонтанного утреннего футбольного матча в поле мои ботинки облепляла грязь. Впрочем, вскоре я смекнул: чтобы во время инспекции обувь казалась чистой, проще всего, пока стоишь навытяжку перед директрисой, украдкой вытереть ботинки о носки.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное