Из истории Боспора

Полностью оценить значение криворожского комплекса мы сможем только тогда, когда будут подвергнуты детальному изучению и определению входящие в него восточные вещи[164]. Но даже и те немногие данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют об исключительном интересе и значении этого комплекса для нас. Датировка его устанавливается фрагментом ионийской вазы, принадлежащей, самое позднее, началу VI в.; этой датировке вполне соответствует, как мы видим, и серебряная головка быка. Таким образом, мы уже для начала VI в. до н. э. можем считать установленным факт ввоза в область Придонья и ценных металлических изделий восточного происхождения, и художественной греческой керамики, т. е. факт существования хотя бы и зачаточных торговых сношений и с Грецией, и с Востоком

[165].

Инвентарь погребения дает нам представление и о потребителе, на которого рассчитан этот импорт. Это погребение невелико; оно не заключает ни большого количества разнородных предметов, ни многих десятков конских костяков, как это свойственно богатым скифским погребениям более позднего времени; и все же оно, несомненно, принадлежало представителю богатой верхушки, выделившейся из среды местного населения Придонья. Мы уже наблюдаем скопление в одних руках сразу по нескольку ценных привозных изделий; очевидно, здесь мы имеем дело с одним из ранних моментов того процесса, в результате которого через два столетия создается общество с далеко зашедшим расслоением и сильно развившимися греческими чертами обихода, которое мы находим в Елисаветовском некрополе.

Чтобы правильно подойти к оценке значения описанных ранних находок, постараемся представить себе, что известно нам о находках того же времени во всем северном Причерноморье.

В археологической литературе мы встретим немало указаний на то, что находки ионийских ваз второй половины VII в. до н. э. характерны для наиболее глубоких слоев колоний северного Причерноморья[166]. Верным это положение будет из всех колоний этой области только для поселения на острове Березани: обломки ионийских ваз конца VII в., действительно, неоднократно встречались там в самых нижних слоях. Но уже для Ольвии мы имеем другую картину. Неоднократный и внимательный просмотр всего ольвийского материала всех музеев СССР дает мне возможность утверждать, что керамика VII в. ни в коем случае не может считаться характерной для нижних слоев Ольвии. Среди всех имеющихся находок из Ольвии я знаю всего только один обломок, относящийся к концу VII в., — тот обломок, который в красках воспроизведен в «Архаическом периоде в России» Б.Ф. Фармаковского[167]

. Все остальные находки уже значительно позже; они не могут принадлежать ни VII в., ни даже началу VI в. до н. э. Только со второй четверти, особенно же с середины VI в., количество находок заметно увеличивается. Это впечатление подтверждает и некрополь Ольвии, в котором самые ранние погребения принадлежат середине VI в. до н. э. К сказанному прибавлю, что архаические слои и погребения Ольвии раскапывались неоднократно и материал они дали громадный. Трудно при таких условиях допустить, что только случайно до нас дошел всего лишь один обломок VII в. до н. э. Естественнее предположить, что сосуд, которому принадлежал этот обломок, был завезен сюда до того, как была основана Ольвия. О таких случаях речь будет еще в дальнейшем.

Указанное положение привлекло внимание специалистов, в последнее время подвергающих пересмотру вопрос о времени основания Ольвии и в связи с этим о толковании свидетельства хроники Евсевия. Этим занимается М.Ф. Болтенко, уже выпустивший в свет посвященную данному вопросу статью[168]; тот же вопрос разрабатывается и в отделении античных колоний северного Причерноморья в Эрмитаже. Решенным пока он еще не может считаться.

Если в Ольвии материал VII века до н. э. представлен всего лишь одним обломком, а остальные находки принадлежат во всяком случае не самому началу VI в., то в боспорских колониях картина еще более ясная. Большая коллекция Эрмитажа, собрания музеев Московского Исторического, Керченского, Таманского, Темрюкского, наконец, материалы последних таманских экспедиций не содержат ни одного экземпляра, который можно было бы отнести к VII или хотя бы к самому началу VI в. до нашей эры. Материал Пантикапея архаической эпохи в большей своей части принадлежит второй половине VI в.; единичные более ранние экземпляры (напр., самосский амфориск, см. ОАК за 1913–1915 гг., стр. 93, рис. 153) датируются временем всего лишь немного раньше середины VI в.; что касается колоний Таманского полуострова, то там более ранние находки имеются в большем количестве, но и они не могут быть значительно старше середины VI в.[169]