Из Курской губернии

— Что ныншній годъ хороша была Коренная? спросилъ я посл завтрака.

— Куда хороша!.. Этой ярмарк пропасть совсмъ. Ей больше не жить видно!

— Отчего же?

— Оттого, что Москва стала ближе.

— Какъ такъ, Москва стала ближе?

— Да и сказать нельзя, какъ ближе! поддразнивалъ меня старикъ: ближе, я теб говорю.

— Ты скажи, пожалуйста толкомъ, хозяинъ: я никакъ не пойму тебя! Москва, кажется, все стоитъ на одномъ мст, Коренная тоже не двинулась съ мста, а ты все одно свое толкуешь: Москва стала ближе, да Москва стала ближе.

— Да и не къ Коренной только Москва подвинулась, а и ко всмъ мстамъ.

— Какъ же такъ?

— А вотъ какъ бывало: баринъ чтоль какой, купецъ что-ли-ча опять, станетъ собираться въ Москву: ужъ онъ собирался, собирался! ужъ онъ думаетъ, думаетъ, да когда то подетъ… А-то и совсмъ Москву-ту отложить… а подетъ, такъ ужъ онъ и молебны служитъ и Богу свчки ставитъ!.. И подетъ сердечный-то на своихъ лошадкахъ; и детъ онъ до той Москвы недли дв, а то и за дв перевалитъ. А нынче что? Ныньче вздумалъ хать въ Москву, на третій день въ Москв; въ дв недли-то онъ назадъ вернется, да и въ Москв еще много дловъ понадлаетъ.

— Да, это правда твоя.

— Какъ же теперь Москва-то не ближе стала ко всмъ городамъ, ко всмъ мстамъ?

— Правда, правда! ближе!

— Вотъ теперь и разумй: Коренной не жить! Коренной живота не надолго!

— Отчего же?

— Москва стала ближе!

— Что же?

— А то: встарину кому что надо купить, прізжай въ Коренную, а господа то на цлый годъ въ Коренной запасались: вино, чай, сахаръ, на платье что надо, все въ Коренной покупали; больше и взять было негд, а теперь ужъ эти порядки перевелись: годовыхъ запасовъ и не длаютъ: что ни есть самые большіе господа, и т крылья-то пообшибли; а объ гольтин какой, ныньче и не спрашивай!.. Такъ то: прежнихъ запасовъ не длаютъ, а въ Москву часто здятъ, что надо въ Москв и купятъ… Купецъ тоже въ Москв товаръ закупаетъ, а въ Коренной разв — разв какой плохинькой!.. Вотъ оттого-то и Коренная пропадаетъ.

— Говорятъ, что въ Кореннои сперва гораздо веселй, въ прежніе года, бывало? сказалъ я.

— Что ты говоришь!… Веселй!… Ныньче какая веселость?… Прежде бывало надутъ господа — и Боже мой! въ ряды зайдешь: барынь, барышень… труба нетолченая! Да вс поразодты такъ!… А теперь что? Во Мценск показался баринъ съ барыней… то-то смху было!… Барыня чудно одлась, а баринъ еще чуднй: на барын шляпынька махынькая, такъ съ перышками; а на барин какой-то кафтанчикъ безъ рукавовъ, рубашка красная шолковая на выпускъ, сапоги со скрипомъ… шляпочка то жъ такая прилажена… какъ пошли они, други мои, подъ ручку съ барыней по улиц: мальчишекъ-то, мальчишекъ за ними! Со всего города, кажись, сбжались проклятые!…

— Что жъ они сбжались?

— Думали, что комедіанты въ городъ пріхали. Правое слово, думали, что комедіанты.

— Ну, а въ Коренную такіе не показывались? спросилъ я, скрпя сердце, подозрвая въ мнимомъ комедіант собрата по костюму.

— Нтъ, еще не показывались… а кто ихъ… Можетъ и показывались, только я не видалъ и знать не хочу; нтъ, не видалъ… Да и что имъ тутъ длать; коли бъ прежніе ремонтеры, прежнихъ годовъ ремонтеры, ну еще куда бы ни шло! А теперь зачмъ имъ сюда?

— Да на что же имъ прежніе ремонтеры? спросилъ я, больше и больше не понимая въ чемъ дло, и на что надо для подобныхъ господъ прежніе, старыхъ годовъ ремонтеры.

— Какъ на что ремонтеры? Въ картишки перекинуть, къ цыганамъ вмст създятъ: прежніе то, какъ подутъ къ цыганамъ — дымъ коромысломъ поднимутъ!…Тогда весело жили… Да и цыгане жъ, бывало, прідутъ! было къ кому и хать, было для чего и хать; къ теперешнимъ ремонтерамъ, разумется, ежели и прідутъ цыгане-то, такъ какая нибудь сволочь!…

— Да разв и ремонтеры прежнихъ годовъ были лучше теперешнихъ?

— Т были богаче, т не изъ барыша въ ремонтеры шли; только бы настоящую службу не справлять, только для того и въ ремонтеры шли; а теперь всякъ и въ ремонтеры то идетъ, чтобъ какую копйку нажить, изъ самой послдней копйки сами, бдняги, бьются!…

— Что жъ, господинъ, ямщику на водочку, сказалъ вошедшій въ избу Василій, мой старый ямщикъ, привезшій меня изъ Малоархангельска въ Уколово и сдавшій меня другому.

— Выпей, Василій, сказалъ я, подавая ему на водку и налитую рюмку водки.

— Покорнйше благодаримъ! сказалъ Василій, выпивъ рюмку.

Съ этими словами Василій отломилъ кусокъ хлба и посолилъ его, только не взявъ щепотью изъ солонки соли, а обмокнувъ прямо кусокъ свой въ солонку.

— А какъ посмотрю на тебя, паренекъ, посмотрю: много тебя еще учить надо! Охъ, много! сказалъ назидательно хозяинъ, медленно покачивая головою. Много, паренекъ, учить тебя надо!…

— Что такъ, ддушка? сказалъ Василій, подсмиваясь надъ старикомъ.

— Обхожденія ты, паренекъ, никакого не знаешь!… Вотъ теб и „что такъ!“ Да!…

— Да ты говори, ддъ, толкомъ; а то болтаетъ Богъ знаетъ что, его и не разберешь!..

— Да разв можно, глупая твоя голова, разв можно хлбъ мокать прямо въ солонку?

— А для чего жъ не можно? Обмокнулъ, стало быть можно, смясь отвчалъ Василій.