Халид Амин

Из майсов моей Бабушки

Из майсов моей бабушки, или Это мне приснилось

Знаете запах старых Алма-Атинских подъездов? Да, тех подъездов кирпичных домов, которые были построены в 40–50 г.

Вспомните, старая метлахская плитка, кованые перила, окрашенные ядовито-зелёной краской, мягкие двери, обитые черным дерматином.

И запах, который родной и близкий. Заходишь, закрываешь глаза и вдыхаешь, вдыхаешь…

Я не могу по сей день определить, чем это пахло, смесь дермантина, ванили и сигарет, которые тогда еще делали из табака.

Я в таком вырос, думаю, и многие из вас тоже.

Открываешь дверь дома, не квартиры, а именно дома в духовном его понимании.

Вешалка с занавеской, видно кухню, где Ба катает лапшу, тогда лапшу катали, и называлась она домашней.

Пододвигаешь табуретку ближе к столу, садишься и смотришь на руки родного человека.

— Ты думаешь, я тебя не вижу, — вдруг говорит Ба, — опять обувь за тряпкой снял. Как живёшь, внук? Много лет прошло, и на кладбище ко мне редко приходишь, а я же тебя жду!

— Прости, родная, я теперь далеко живу, в Москве, уже даже в другой стране, потому редко к тебе заезжаю.

Жизнь поменялась, но стараюсь жить по совести, зла не делать, да детей растить.

Правнуков у тебя теперь много, все хорошие люди.

— Да, знаю про тебя все, ты, засранец, зачем в банке деньги в рост брал? Шлемазел.

— Ба, это кредит называется.

— Кредит смердит, больше не бери, а то мне тут пришлось подсуетиться в нашем департаменте, чтобы ты в дерьмо не вляпался, в следующий раз не бери.

— Спасибо, постараюсь.

— От жены ушел, а я тебе говорила не торопись.

— Устал, ушел. Не ворчи, Ба, я так по тебе скучаю.

— Старший у тебя совсем худой, скажи жене, чтобы пихала в него, как я в тебя.

— Скажу.

За окном простучал по рельсам трамвай, посуда в буфете звякнула до боли знакомым звяком.

Ба достала эмалированной поднос с отбитым краем и разложила лапшу для просушки.

— Ты есть-то будешь?

— Сыт я, Ба, спасибо.

Ба вытерла руки об передник, села на табурет.

— Тут такое дело, внук, встретила я тут давеча папашку твоего покойного, мучается он там от грехов своих, просил если ты зайдёшь передать, что просит он у тебя прощения, за то что бросил вас, да и не помогал. Что передать ему?

— Да простил я его Ба, и зла не держу, так и передай, пусть упокоится с миром.

— Ну, вот и славненько, ну вот и хорошо, а то что-то я сильно переживала за это дело.

— Наверное, пойду я, Ба, зайду еще как-нибудь.

— Давай, в следующий раз на кладбище ко мне пойдешь, прихвати сигареты.

— Ба, так ты же не куришь.

— Не курила, здоровье берегла, а хотелось. Тут рай, все есть, а закурить хочется, да и какое тут здоровье.

— Захвачу, конечно.

— Ну не горюй, я тут тебя прикрою, если что.

— Спасибо, Ба.

Запах подъезда растворился, открываешь глаза и голос: «Следующая станция Тушинская».

Из майсов моей бабушки, или Штирлиц шел по коридору Гестапо

Вчера спросил маму:

— Ма, вспомни че-нить смешного из майсов Ба?

— А напиши как она кино смотрела!

Тут у меня мозг взорвался от нахлынувших воспоминаний, поехали.

Ба любила комментировать вслух фильмы, примерно как Светлаков из камеди.

И, думаю, что равных ей в этом до сих пор нет.

Фильм «Семнадцать мгновений весны» она просто обожала, как только из ящика раздавалось: «Не думай о секундах с высока, тудууууу, наступит времяяя, сам поймешь, наверноееее, туду…», Ба уже бросала все, даже меня, и усаживалась в кресло перед телевизором. Не думаю, что она разбиралась в хитросплетении интриг немецкой разведки, ее забавляло другое, или наличие статных мужчин в одном кадре, или закат третьего рейха, но смотрела она этот фильм с самозабвением.

Голос диктора: «Штирлиц шел по коридору гестапо»

— Не, ну ты посмотри как он идет! На месте Мюллера я бы его уже посадила в камеру! — восклицала Ба.

— За что, Ба?

— У нас в доме на Мира — Комсомольской жил КГБшник, он тоже так ходил, у него на лбу было написанно, что он чекист.

Голос Мюллера (Актер Броневой):

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!

— Вот я не пойму, как можно еврею играть фашиста? — указывала Ба рукой в сторону Мюллера. — Сними у него с рукава повязку с крестом, надень шляпу, и что мы увидим?

— Что, Ба?

— Раввина из нашей синагоги на Ташкенской! У него акцент!

— Ба, да не слышу я у него акцента.

— А я тебе говорю, что у него акцент и такой акцент никакой Станиславский не уберет, хотя Станиславский тоже был еврей.

Голос диктора:

— Пастор Шлаг (актер Ростислав Плятт) открыл дверь костела.

— О, еще один шлемазел! Нет, это не кино про гестапо, это синагога на вечерней молитве, ты посмотри, у него на лице вся боль евреев, какой он пастор?

Встреча жены Штрилица со Штирлицем в кафе «Элефант».

— Она смотрит, не, ты посмотри, приехала и смотрит, — ревновала Ба. — Милочка, чтобы у меня был муж Тихонов, я бы сама в гестапо ушла, а она смотрит!

Сцена, где радистка Кэт с двумя малышами выбирается из канализационной шахты.

— Вот в каком КГБ ее учили? Возьми положи детей, открой люк, и по одному их вытащи. Не, ну посмотри, дурааааа, у тебя дети на руках, головой соображай! — кричала Ба в телевизор.