Из Парижа в Бразилию

Чукчи народ тяжелый на подъем, ленивый, флегматичный. Но раз решившись на что-нибудь, они напролом идут к цели и ничто их не может остановить — ни холод, ни голод, ни даль.

— Что же велишь делать?

Атаман спешил ковать железо, пока горячо. Он велел немедленно приготовить шесть нарт, запряженных каждая тройкой оленей, и подать их к сараю, где неподвижными тушами, лежали пьяные разбойники.

Атаман сделал знак. Чукчи подняли пьяных, завернули в меха, чтобы не перемерзли дорогой, и по двое, точно бревна, взвалили их на нарты.

— Добро, — похвалил атаман. — Молодцы!.. Злодеи опередили нас не больше как часа на два. Через сутки мы непременно их нагоним. Придется, конечно, драться с ними, но это ничего: пьяницы мои к тому времени проснутся… Ну, ребятушки, трогай!..

Сани помчались.

Нарты наших путешественников уже три часа неслись с быстротою метеора.

Все это время олени не выказывали ни малейшей усталости, но вдруг, по прошествии этих трех часов, остановились сами собою без какого-либо знака проводников.

Лопатин отнесся к этой остановке как к явлению нормальному, но французы бесконечно удивились.

— Как? — воскликнул Жюльен. — Уже остановка? Скоро же.

— Ничего не поделаешь, — отвечал Лопатин. — Олени могут несколько дней подряд бежать полным ходом, но с условием, чтобы через каждые три часа делать остановку. Во время этой стоянки они раскапывают снег и щиплют мох, а через час, отдохнув и насытившись, готовы снова бежать с прежнею быстротою.

— А нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы эти остановки повторялись пореже?

— Никак нельзя. Оленя скорее можно убить, нежели заставить идти без остановки долее трех, часов. Но вы не тревожьтесь. Олени сильнее собак и из двадцати четырех часов в сутки могут пробыть в езде восемнадцать. Вы сами устанете ехать раньше, чем они вас везти.

— А скажите, пожалуйста, где мы теперь находимся? Благодаря удачной выдумке якута, мы свободны, по крайней мере относительно. За какое же время думаете вы добраться до Берингова пролива?

— Если мы с якутом не ошибаемся, то отсюда до мыса Восточного с небольшим пятьсот верст.

— Ай-ай-ай!.. Да это безбожно далеко.

— Зато олени бегают очень быстро. Исчисляя среднюю скорость их бега в 15 верст в час, можно смело сказать, что с остановками весь путь займет около 45 часов.

— Еще два дня и две ночи скакать по равнине, имея на хвосте шайку разбойников, от которой не у кого искать защиты!.. Вдумайтесь: ведь это ужасно.

— Насчет разбойников нет особенной нужды беспокоиться. Мы во всяком случае опередили их на несколько часов; гнаться за нами они могут только на оленях, следовательно, и у них те же условия езды, как у нас.

— Не можем ли мы ехать еще скорее?

— Можем, но тогда мы, наверняка, загоним животных.

— Кстати, где же наши припасы и оружие? Я теперь вспоминаю, как вы воскликнули, когда мы садились: «Это не мои сани!»

— Вот об этом-то я и хотел вас предупредить. По всей вероятности, те два проводника не поняли якута и запрягли оленей в чужие нарты. А может быть, и просто ошиблись в темноте.

— А наши вещи?

— Остались в поселке. Якут сейчас проверил багаж. Дело скверное: нет ничего — ни сахару, ни консервов, ни водки, ни рому, ни сухарей.

— Так, значит, нам скоро грозит голодная смерть?

— Ну, до этого еще далеко. В санях, в которых я еду, оказалось пуда три мороженого тюленьего мяса и несколько мешков с какими-то квашеными листьями, вроде кислой капусты.

— Да, с этим можно спастись от голодной смерти, хотя мороженый сырой тюлень… едва ли это вкусно.

— Винтовки, разумеется, остались там…

— Увы! И у нас только револьверы!

— Однако едемте, друзья мои. Олени поели, отдохнули, и нечего терять время. Как проголодаемся, так и испробуем, каков на вкус сырой тюлень…

И опять езда во весь олений дух по гладкой, ровной снежной скатерти. Отдохнувшие, сытые «олешки» весело подскакивают на бегу, погоняемые покрикиванием якутов, которые адресуют им разные ласкательные слова на грубом, диком наречии.

Несмотря на эту скорость, часы для путешественников тянутся убийственно медленно. Становится еще тоскливее от того, что Жюльен, Жак и Лопатин сидят каждый в отдельных санях в обществе своего проводника. Лопатин еще может беседовать с якутом, но французы обречены на молчание. Не с кем отвести душу, не с кем поделиться мыслью или чувством… Надоела езда — думается: ах, скоро ли остановка! А на остановке хочется поскорее снова двинуться в путь, чтобы уйти от погони…

Глава XV