— Ну, тогда, значит, такая уж наша судьба. Надоели вы мне, Сайрус, со своими глупостями. Ступайте-ка лучше к своим вагонам, а я покуда тут все приготовлю для принятия груза. Вон уж там работают, поглядите.
Действительно, из вагонов товарно-пассажирского поезда негры тем временем выгружали ящики с ружьями и патронами, швыряя их на платформу так, что недалеко было и до взрыва.
Наступила ночь, — быстро, без сумерек, как бывает обыкновенно в тропиках. Работа продолжалась при свете факелов. К восьми часам она окончилась, начавшись в четыре.
Вместе с тем вокзал, бывший все это время закрытым для публики, отперли вновь, и он наполнился суетливою толпою.
Корабля, который так беспокоил и даже пугал капитана Боба, уже не было видно. Он куда-то исчез или не стал видим в темноте.
Северо-западный ветер надул паруса шхуны, и она вышла из бухты.
Установленные морскими правилами огни не были зажжены.
Капитан решил держаться берега, таинственное исчезновение крейсера, естественно, внушало живейшее беспокойство.
Капитан Боб искусно маневрировал своей быстроходной шхуной, которая неслась по волнам, как огромная морская птица.
На рассвете она пришла в пустынную Коколитскую бухту, у Колумбийского берега под 7°20′ северной широты.
Капитан бросил якорь, решив простоять здесь весь день до ночи и с наступлением темноты идти дальше.
Он надеялся, что ему удалось сбить крейсер со своего следа, и рассчитывал благополучно достичь места назначения.
Вечером шхуна опять вышла в море с тем же успехом, что и в водах Панамы, и шла до утра.
Но вместо того, чтобы на день благоразумно зайти в какую-нибудь бухту, американец прельстился благоприятным ветром и оставался в пути весь день. Шхуна шла так хорошо, что вечером с левого берега вахта заметила остров Горгоны, недалеко от Колумбийского берега.
Благополучно удалившись таким образом на шестьсот километров от Панамы, капитан Боб имел, казалось, все основания считать, что он вне опасности.
Вдруг с его уст сорвалось одно из его самых безобразных ругательств.
Вдали, в открытом море, среди мелкой зыби внезапно вспыхнул длинный сноп яркого света и разом осветил море на значительное расстояние.
— Черт бы всех нас побрал!.. Проклятый корабль…
— Это крейсер, должно быть? — спросил пассажир, которого звали Сайрусом.
— Да, черт возьми! И он нас видит, как днем.
— Что же теперь с нами будет?
— Понятно что: нас повесят, а груз и корабль конфискуют.
— В таком случае уж лучше зажечь шхуну и понестись прямо на стальное чудовище, чтобы погубить его вместе с собою.
— Капитан не настолько глуп: он нас даже и не подпустит.
— В таком случае мы погибли.
— Если только мы не сядем на мель.
— Но ведь это для нас разоренье.
— Зато жизнь спасем… Стойте!.. Я придумал!.. Ура!
— Что такое?
— Мы не будем ни разорены, ни повешены. Видите вон там на берегу красноватый огонек?
— Смутно вижу. Я еще ослеплен электрическим светом.
— Или я сильно ошибаюсь, или это огонь маяка, освещающего вход в маленькую бухту Бурро.
— Так какая же нам польза от бухты и ее маяка?
— Она надежна, неглубока и, следовательно, недоступна для броненосца. Мы в ней отлично укроемся. Я, не теряя ни минуты, направлю шхуну на маяк.
Капитан взялся за руль.
Он молчал в течение получаса и сосредоточенно управлял кораблем, ведя его к берегу.
Огонь на берегу быстро увеличивался, и капитан, удивляясь, что все еще нет прилива, собирался уже изменить курс, как вдруг невдалеке послышался рев бурунов.
В то же время шхуна, подхваченная внезапным вихрем, закружилась на одном месте и, не слушаясь руля и парусов, ударилась об утес, торчащий из воды.
Воплям ужаса, раздавшимся на шхуне, отвечали другие — с берега, который был в нескольких саженях.
Люди, лежавшие возле огня, разведенного на высоком берегу, вскочили и побежали на помощь потерпевшим крушение, размахивая горящими головнями.
Капитан Боб, изрыгая потоки ругани и воплей, рвал на себе волосы.
— Горе негодяям, которые зажгли этот огонь и погубили нас! — кричал он. — Из-за них я подумал, что нахожусь в виду Бурро. За это я изрублю их в куски… Эй, матросы, ко мне!…
Между тем люди, бывшие невольною причиною несчастья, спешили предложить свою помощь потерпевшим крушение.
При свете головней можно было, как днем, видеть их лица. На них читалось самое глубокое сострадание.
Затем раздался громкий победоносный крик:
— Гром и молния!.. Да ведь это мои французы, граф де Кленэ и его друг Жак Арно!
— Полковник Бутлер! — в один голос воскликнули два друга, изумленные до последней степени.
— Ах, черт возьми! Я снова вас встречаю, и при каких обстоятельствах!.. Здесь не Дворцовая гостиница, и я, клянусь честью, не желал бы теперь оказаться в вашей шкуре.
Отчаянный спекулянт, думавший до сих пор только об одной наживе, полковник Бутлер, как истинный янки, не знал, что такое ненависть, покуда судьба не столкнула его с Жюльеном де Кленэ и Жаком Арно.