Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

вот какая мысль пришла мне в голову относительно нашего совместного русского проекта. Я договорился с «Оксфорд-пресс», что они переиздадут два моих старых сборника критических статей и один новый, и некто Водрин из этого издательства, который читает по-русски и кое-что знает о России, сказал мне, что уже давно хочет уговорить тебя издать у них переводы стихов Блока. Я бы, со своей стороны, с удовольствием отказался от участия в нашей с тобой русской книге: сейчас про Россию и без того много чего выходит, к тому же мне хочется заняться американской литературой — теми авторами, которые до сих пор еще толком не исследованы. Вот почему я задал «Оксфорд-пресс» вопрос: не согласились бы они вернуть издательству «Даблдей» тот аванс, который издательство выдало нам, и подписать с нами два новых контракта. Со мной — на сборник эссе, куда вошли бы мои статьи из «Атлантика», а с тобой — на книгу, которую мы должны были сделать вместе, а теперь сделаешь ты один, — на сборник русской поэзии в переводе на английский со вступлением и, возможно, примечаниями. Водрин с радостью за эту идею ухватился, «Даблдей» же вынужден был согласиться. Весь вопрос в том, готов ли ты за такую книгу взяться. Я дал Водрину понять, что мы оба рассчитываем на аванс помимо тех 750 долларов, которые получены за наш совместный проект. Пожалуйста, дай мне знать (пиши в Уэллфлит), что ты обо все этом думаешь.

Наша большая и сложная семья устроилась в Уэллфлите как нельзя лучше. Все, кроме меня, играют в шахматы как безумные, и на днях сын Елены обыграл местного чемпиона — за шахматной доской они просидели несколько часов и даже опоздали на ужин. Теперь оба мечтают сразиться с тобой — о твоем мастерстве они наслышаны от Розалинды.

Очень надеюсь, что колорадские бабочки тебя не разочаровали. Джеффри Хеллман^{104} из «Нью-Йоркера», любитель чешуекрылых, приехал этим летом на Кейп-Код, но остался, как и ты, недоволен.

Привет Вере и Дмитрию.

ЭУ.

__________________________

Коламбайн Лодж

Национальный парк в Роки-маунтен

Истс-парк, Колорадо

24 июля 1947

Дорогой Кролик,

мне очень жаль, что рвется наша сиамская связь, но в остальном твой план более чем приемлем, и я очень тебе благодарен, что для меня все так удачно устроилось.

Кое-какие переводы у меня уже готовы. Скажи, какой планируется объем сборника — 80 страниц, 100 страниц? Чем меньше, тем лучше. И когда, ты думаешь, я мог бы получить новый аванс? Чем скорей, тем лучше — я в данный момент (как обычно, летом) сижу на мели.

Занят я здесь в основном тем, что с огромной радостью, хоть и в поте лица, ловлю бабочек. Живем мы в очень уютном, отдельно стоящем домишке. Здешняя природа выше всяких похвал, какая-то часть моего естества, должно быть, родилась в Колорадо, ибо я с радостным сердцебиением постоянно узнаю многое из того, что меня окружает. В своем интересном списке^{105} (речь идет о книге Мучник) ты забыл про Олешу.

Будешь ли в Нью-Йорке в начале сентября? На обратном пути мы остановимся там дня на три-четыре.

С удовольствием сражусь в шахматы с твоей семьей!

Всегда твой

Владимир.

1948

Уэллфлит, Масс.

7 апреля 1948

Дорогой Володя,

твои переводы в этой небольшой английской книжке чертовски хороши — хотя последняя строчка в Белеет парус одинокий — наглядный пример того, что овладеть английским сослагательным наклонением ты не в состоянии.

Сартр только что выпустил книгу под названием «Situations»[110], где есть небольшой очерк про тебя

^{106}, про «La Méprise»[111]. Он тебе не попадался? Кстати, Кэтрин Уайт говорит, что она рекомендовала тебя в Корнелл, когда Морис Бишоп сообщил ей, что у них открылась вакансия.

Не забудь, что ты к нам приезжаешь.

И привет Вере.

ЭУ.

__________________________

10 апреля 1948

Дорогой Кролик,

две недели провалялся в постели с тяжелым бронхитом. Из-за огромной работы, которую мне предстоит проделать в Музее перед отъездом из Кембриджа, болезнь оказалась очень некстати. Кроме того, куча дел, которая свалится на меня теперь, не даст нам, боюсь, возможности приехать на Кейп-Код. Нашу встречу преследует нечто вроде fatalité[112] — нам так хотелось повидать вас всех, и вот теперь наш визит откладывается уже в третий или в четвертый раз.

Твое скабрезное стихотворение я прочел с удовольствием. Что-то, по-моему, не то во французском сочетании sera du^? genre humain — в таком виде оно, боюсь, лишено всякого смысла.

Was в последней строчке «Паруса»^{107} [ «Белеет парус одинокий». — А. Л.] не случайно: в there were я ощущаю какую-то какофонию, невнятицу.

Прочел «Мартовские иды» [Уайлдера. — А. Л.] — по-своему довольно забавно, в целом же крайне неубедительно. Роман слишком легковесен, к тому же в Англии такого было уже много. У Мориса Бэринга^{108} получалось это ничуть не хуже. В последнем номере «Нью-Йоркера» Коннолли написал какую-то чудовищную фрейдистскую чушь про «отцов-писателей».^{109}