Из пережитого

   -- А не можете, -- говорю, -- тогда надо платить по его расценку, он тоже вправе за свой труд спрашивать.

   -- Ну, вот, -- смеются бабы, -- а говорят Михаил Петрович против духовенства идет, он их интересы соблюдает.

   -- Он соблюдает, а слышь, понимаешь, куда гнет, чтобы и без попов обходились, -- разъясняет ядовито староста. Но, люди слушают, и я продолжаю.

   -- А то, -- рассказываю дальше, -- приходит молодой парень-нищий, его ко мне на ночлег поставили; тары-бары, я и заставь его сознаться: почему он по миру ходит?

   -- Было нас два брата и отец-старик, и жили ничего, лошадь, корова, телушка, овцы... Ну, 20 годов мне стало: женить надо, -- говорят отец и мать. -- Жениться -- не в работники идти, взял да женился. Три бабы в доме стали,

   170

   три мужика, а хлеба нет. На свадьбу, как водится, корову продали, думали, телка коровой на лето будет. А разгулялись -- и телку пропили. А тут отец слег, перепил малость и умер. Гости не успели разъехаться -- пришлось их на похороны оставлять. А за что взяться, ведь на похороны-то 30 рублей надо. Ну, и лошадь продали. А теперь вот и ходим по миру: брат пошел ко Мценску, а я к Туле, до весны все на лошадь-то настреляем.

   Я ему посоветовал еще годов 20 не заводить никакой скотины, все равно, говорю, будут ваши жены рожать, придется крестины справлять, и опять пропьете. Подождите, говорю, когда ваши бабы отрожаются, а дети потом поженятся, а старуха помрет, ну тогда и можно лошадь с коровой купить. А пока что надо подождать.

   Парень обиделся и тоже говорит: "Мы так не можем, люди судят, если родных не позвать".

   -- А не можете, нечего и людям завидовать. Сами нищими хотят быть, а на людей завидуют. Надо, говорю, бороться с дурными привычками, а не перенимать их и не разоряться. Бог бы не осудил, а люди, наплевать, пускай судят.

   Такие разговоры старался вести везде, где были люди, и, конечно, они волновали людей и заставляли их думать и рассуждать и не пропали даром, а тем более я старался в смешном виде вышучивать их пьяное, праздничное веселье и указывал на их ту нужду, которую они несут после праздников.

   -- Хотя у нас и казенная продажа питей (введена с 1899 г.), -- говорил на этой сходке старшина, -- а я вот только радуюсь, что в моей волости такой человек нашелся, который трезвости учит и порядку всякому.

   -- Да ведь он в Бога не верует и детей не крестит, как татарин какой, как же мы у него учиться будем, -- говорили старики, радуясь тому, что при удобном случае начальству про меня "правду" сказали.

   -- Это не видать, кто из нас какой и кто как Богу верует, -- оправдывался старшина, -- мы и Богу молимся, а поучиться у нас нечему, кроме озорства и пьянства, а он не молится, да ведет себя благопристойно.

ГЛАВА 39. ДЕЛА ОБЩЕСТВЕННЫЕ

   По общественным делам от общества меня стали посылать уполномоченным к земскому начальнику. В один раз со мною вместе был старик Сычев, который тут же стал жаловаться земскому на мое безбожие, доказывая

   171

   ему категорически, что если меня начальство не посадит в тюрьму, то я совращу деревню в безбожие.

   -- Да что он вам сделал, что вы на него налегаете? -- спросил его земский. -- Работает он хорошо, не пьянствует, оброк платит исправно, я его вам в пример ставлю.

   -- Зачем он от нас отбивается, нос воротит, -- сказал Сычев, -- мы живем в миру, все заодно: Богу молиться -- так всем Богу молиться; работать -- так всем работать; гулять и праздновать -- так опять все вместе. А он, как овца паршивая, все от стада вон. А кабы он от нас рыла не воротил и заодно бы с нами был, мы бы его старшиной выбрали, он по бумагам-то все может, военным писарем был...

   Земский начальник смеялся и, обращаясь ко мне с ужимками и гримасами, говорил:

   -- Что, законник, слышишь, что старики-то говорят; а говорят они дело. Брось сумасшедшего Толстого, перекрестись и покайся, и ребят давай окрестим, я и в крестные пойду, такого звону наделаем на всю губернию, трех попов позовем. А осенью и кафтан с старшиновской медалью наденем.

   -- И нам-то по баночке бы поднесли, -- уже весело сказал Сычев, -- а то все люди, как люди, а он как окаянный один.

   -- Ну, так как же, -- спросил земский, -- согласен, нет? Уж я стариков бы ублаготворил, и попы с нас денег не возьмут, дело только за тобой; и куму найду под пару.

   Я смеялся, смеялись и присутствовавшие мужики, а Сычев сказал:

   -- Нешто его, ваше благородие, уломаешь, с ним попы не могут ничего сделать, а вас-то он и знать не хочет, он говорит все от Писания с ними. А вы что ему скажете?!

   -- Писания и у нас есть, да такие, каких сам Новиков не знает. Знаешь вот эту книжечку? -- спросил меня земский, показывая законы о преступлениях против веры.

   Я сказал, что знаю, читал, законы ясные: кого сослать в Сибирь; кого в тюрьму посадить; кого в монастырь на покаяние...

   -- Вот я с ним стану от Писания говорить, -- сказал он старику Сычеву. -- Ну, так как же, -- кивнул он мне, что же лучше-то: медаль старшиновская или поселение в Сибири?

   Я возразил, что эти законы до меня не касаются, и я своим поведением под ссылку в Сибирь не подхожу...