Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Странное было время! На турецкой территории с преобладающим греческим населением хозяйничали победители — англичане и французы. Территория Галлиполийского полуострова оказалась подчинённой французам. В городе был расквартирован полк чернокожих сенегальских стрелков, а в бухте стоял французский контрминоносец с наведёнными на русский «беженский» лагерь жерлами орудий. На всякий случай… Так спокойнее. Кто их знает, этих «беженцев», что у них на уме! Ведь они как-то ухитрились протащить с собою на пароходах и выгрузить на сушу некоторое количество винтовок, пулемётов и патронов. С ними надо быть начеку. Ближний Восток — классическое место для всякого рода политических сюрпризов и авантюр.

Высадившиеся на полуострове врангелевские соединения были сведены в единицы более мелкого порядка. Армия превратилась в корпус, который получил громкое название — «1-й армейский корпус русской армии». Белая идеология не могла обойтись без увязывания всякой новой своей авантюры с именем России.

Корниловская, Марковская, Дроздовская и Алексеевская дивизии превратились в полки тех же названий. Они составили 1-ю пехотную дивизию. Белая кавалерия (кроме донских казаков, высаженных на остров Лемнос, и кубанских и терских казаков, расселённых около Константинополя) была сведена в четырёхполковую «1-ю кавалерийскую дивизию». Коней у этих кавалеристов, конечно, не было, но за былые офицерские традиции старых кавалерийских полков они держались крепко.

Вся врангелевская артиллерия (кроме казачьей) была сведена в шесть дивизионов, составивших «артиллерийскую бригаду 1-го армейского корпуса». Пушек, конечно, тоже не было, но артиллерийский «дух» дивизионов и батарей царской армии усиленно культивировался в рядах белых артиллеристов.

О чём думала эта 30-тысячная масса выброшенных за борт жизни людей, не занятая никаким производительным трудом? Какие мысли бродили в голове у всех этих пехотинцев, кавалеристов, артиллеристов, сапёров, военных железнодорожников и юнкеров?

Прежде всего воспоминания, воспоминания и воспоминания…

Ими жили в последующую четверть века не только галлиполийцы, но и вся эмиграция. Время как бы остановилось для этой эмиграции. Реальная жизнь для эмигрантов кончилась в тот момент, когда они сели на корабли в Севастополе, Одессе, Новороссийске, Феодосии, Архангельске, Владивостоке.

Дальше начался сон, кошмарный сон. Но сон этот, конечно, скоро кончится…

Отсюда — вторая половина духовной жизни эмиграции — надежды, надежды и надежды…

На что надежды?

На то, что реки потекут вспять, что солнце взойдёт завтра на западе, а зайдёт на востоке и что колесо истории покатится в обратном направлении.

Повседневная жизнь этих 30 тысяч бездельничавших людей, прозябавших во французских палатках на заплесневелом хлебе, консервах пятилетней давности и гнилой фасоли, сводилась к передаче лагерных слухов, ласкавших воображение и окрылявших обитателей его новыми надеждами, и к пережевыванию все одних и тех же воспоминаний о лихой юнкерской жизни, чинах, орденах и служебных продвижениях, о боевых эпизодах и походах и о том, что главной ошибкой была чья-то непростительная мягкость. Надо было в своё время «перевешать и расстрелять всех проклятых слюнявых интеллигентов с Милюковым и Керенским во главе». Не будь их, ничего бы и не было, «сидели бы мы сейчас спокойно в Москве и Петербурге».

От слухов в лагере некуда было уйти:

«Франция признала армию… Через два месяца десант… Армия покатится к Москве, как снежный ком… В три месяца с большевиками будет покончено…»

«Президент Вильсон официально заявил, что он оставляет большевикам еще только шесть недель жизни…»

«Англия согласилась на военную диктатуру. Кутепов уже назначен диктатором. Его будущая резиденция — Московский Кремль…»

«Каждый месяц галлиполийского сидения приравнен к году службы. Уже заготовлен приказ о производстве в следующие чины всех господ офицеров…»

«Франция предлагает нам почётную службу охраны новой французской границы на Рейне… Установлены высокие оклады. Отправка — через две недели…»

А пока — пустынный и безотрадный Галлиполи, «голое поле», как его называли обитатели лагеря, брезентовые палатки, одеяла и чашки американского Красного Креста, гнилые консервы, кутеповская игра в солдатики, маршировка, гауптвахта за неотданное воинское приветствие или нечёткий ответ начальству, а для поднятия «духа» — развлечения: футбол, самодеятельный под открытым небом театр без декораций и костюмов, лагерная газетка «паршивка», «объединения» офицеров за чашкой разведенного спирта, юнкерские песни канувших в вечность времён…

Но Кутепов крепко держал лагерь в своих руках. Недовольству не должно быть места. О настроениях обитателей лагеря его информирует в секретном порядке созданная им контрразведка. Неблагополучия быстро устраняются. Под подозрение взят бывший начальник Дроздовской дивизии, а ныне командир Дроздовского полка генерал Туркул: перед его палаткой на лагерной линейке — клумба со сложенным из мелкого камня изображением двуглавого орла — о ужас! — без короны.