Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Лига наций приняла эту единую форму беженского паспорта как официальную, но государства, входившие в Лигу, не взяли на себя никаких обязательств касательно допущения «нансенистов» на свои территории. Целый ряд стран закрыл перед «нансенистами» свои двери: Англия, Голландия, Дания, Швеция, Норвегия, Италия, Испания, Португалия, Канада, Южно-Африканский Союз, Австралия, Новая Зеландия, Япония и некоторые другие. Пускали их к себе в массовом масштабе только те страны, которые по причинам, изложенным в одной из предыдущих глав, или испытывали нужду в рабочей силе (Франция, Бельгия, Люксембург, Германия, Финляндия, некоторые южноамериканские республики), или руководствовались славянофильской идеологией, хотя и ложно понимаемой (Болгария, Югославия, Чехословакия).

Очень скоро «нансенисты» почувствовали, что с паспортом, носящим название их благодетеля, далеко не уедешь, притом не в переносном смысле, а в самом прямом: лишь только «нансенист», придя в какое-нибудь консульство, вынимал из кармана свой certificat, чтобы ходатайствовать о въезде в ту или иную страну для постоянного жительства в ней, как швейцар консульства указывал ему на дверь и с дипломатической учтивостью выпроваживал незваного гостя на улицу. «Нансенист» вечно чувствовал себя на положении зачумленного или прокажённого, от которого все встречные шарахаются в сторону.

Вот эта «зачумленность» и была немаловажным фактором отчуждённости эмигрантов от всего остального, «ненансеновского мира», к которому они с первых лет эмиграции почувствовали неприязнь, порою переходившую во враждебность.

Во Франции, где было сосредоточено громадное количество русских эмигрантов, было ещё одно условие, способствовавшее созданию той непробиваемой психологической стены, которая раз и навсегда отделила мир французский от мира эмигрантского. Это шовинизм, которым заражена значительная часть французской крупной, средней и мелкой буржуазии и реакционной военщины.

На языке этих кругов почти каждый иностранец прежде всего «поганый иностранец» (sale Stranger), если у него карманы пусты. С такого рода иностранцами стесняться нечего. Они будут слышать презрительную кличку ежедневно по всякому поводу и без всякого повода.

Мне могут возразить, что нельзя ставить знак равенства между французским мещанством и французской нацией в целом и что шовинизм определённых кругов, хотя бы и весьма многочисленных, не есть порок, присущий всему народу. Ведь существуют же во Франции прогрессивные люди, с иной психологией и с иными взглядами!

Совершенно верно. Но с этими людьми эмигрантам, как правило, не приходилось общаться. Горе всех обездоленных чужаков заключалось в том, что тон в этом вопросе задавали в те времена именно вышеуказанные круги, а не какие-либо другие слои населения, в частности не прогрессивная интеллигенция и не передовые рабочие. Впрочем, и эти слои по вполне понятным причинам не могли относиться к белой эмиграции с симпатией или хотя бы с сочувствием.

Продолжаю дальше и попытаюсь показать читателю, что стена взаимного отчуждения, о которой я веду речь, строилась, так сказать, самотёком и притом одновременно с обеих сторон. В течение трёх лет первой мировой войны русский фронт, приковавший к себе две трети кайзеровских дивизий, держал в своих руках ключи будущей победы участников Антанты. Пока это было так, французская буржуазия спала спокойно.

Но вот случилось нечто для этой буржуазии непредвиденное: «русский медведь», до последней капли крови которого можно было воевать, в один прекрасный день повернул свои штыки совсем не туда, куда этой буржуазии было нужно, и весьма недвусмысленно заявил, что за интересы кошелька «союзников» он воевать не будет.

Французская буржуазия пришла в ярость. Как смеет «русский медведь» устраивать у себя какие-то революции и подвергать смертельной опасности «прекрасную Францию», вынужденную теперь полагаться на свои собственные силы да на не вполне надёжного британского союзника!

После Октябрьской революции и выхода России из войны проклятия и вопли о «предательстве» и «измене» раздались по адресу «русского медведя». Но что совершенно привело буржуазию в состояние полного бешенства — это дальнейшие после революции шаги «медведя». «Медведь» громогласно заявил, что не собирается признавать законной собственностью этой буржуазии русское добро в виде рудников, шахт, фабрик, заводов, банковских активов, акций и облигаций.

Если вам, читатель, случится побывать в Париже, зайдите во Дворец инвалидов, в грандиозных зданиях которого расположен военный музей Франции. Здесь в историческом отделе можно найти фигуры солдат всех армий, участвовавших в первой мировой войне на стороне Антанты, их военное снаряжение, знамёна, ордена, боевые приказы и т.д. Здесь собраны реликвии французские, бельгийские, английские, итальянские, сербские, румынские, японские, португальские, американские. Нет только русских реликвий.