Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

До «весеннего похода» ещё далеко, а становиться к станку на заводе Рено, или Ситроэна, или Пежо или садиться за руль легкового такси нужно завтра на рассвете. Официанткам тоже дремать не придётся — завтра полковой праздник лейб-гвардии Преображенского полка. Очередная панихида по «в бозе почивающим» уже заказана, а деньги за банкет на 60 персон уже внесены.

Послезавтра, здесь же, в 4 часа дня, очередная «чашка чаю» бывших воспитанниц московского Екатерининского института, а в 8 часов вечера очередная встреча господ офицеров лейб-гусарского Сумского полка.

Не утомляйте, читатель, вашего внимания дальнейшим изучением этого раздела парижской хроники жизни эмигрантского царства-государства. Панихиды, молебны, полковые праздники, годовщины, чашки чаю, банкеты в Париже, Лионе, в городах Лазурного берега идут длинной чередой. Они как две капли воды похожи друг на друга. Вы уже составили себе о них некоторое представление.

Перейдём к другим разделам той же хроники.

Сегодня, в 8 часов вечера, в боковом зале Русского народного университета на улице Севр очередное занятие курсов кройки и шитья. Просят не опаздывать. В главном зале — лекция доктора Чекунова «О вреде курения». Вход 2 франка. Завтра — начало второго цикла курса лекций «О пчеловодстве». Не внёсшие целиком установленную плату к занятиям не допускаются. О дате очередного семинара по экономическим наукам будет объявлено дополнительно.

Читатель широко раскрывает глаза от удивления. Как? В «русском Париже» кроме ресторанов и лавок был свой университет? А если и был, то при чём тут кройка и шитье?

Университета, как обычно это слово понимается, конечно, не было. «Народный университет» — понятие особое. Когда-то, за несколько лет до первой мировой войны, на средства богача А.Л. Шанявского в Москве было основано первое в России учреждение, популяризовавшее в самых широких кругах населения знания по всем отраслям науки и техники путём лекций и семинаров. Называлось оно «Народный университет». Для него было выстроено грандиозное по тем временам здание на Миусской площади — с десятками аудиторий и комнат, с мраморными колоннами и лестницами внутри. Никакого образовательного ценза от слушателей не требовалось, никаких факультетов не было и никакие дипломы не выдавались. Каждый выбирал себе тот цикл лекций, который его интересовал; каждый пополнял своё образование как хотел, и как умел.

По образцу этого популярного в своё время «университета Шанявского» престарелый петроградский общественный деятель Дмитриев и учёный-историк Одинец (в 1948 году вернувшийся на родину) основали в Париже вышеупомянутый «Народный университет», просуществовавший много лет.

Своего отдельного здания, а тем более мраморных колонн и мраморных лестниц он, конечно, не имел. Находился он на узкой и извилистой улице Севр, на стыке 6-го округа и 15-го («русского»), во дворе, на втором этаже старого, прокопчённого здания, в котором сдавались в наём частные квартиры. Узкая деревянная лестница вела в помещение этого университета. Аудиторий в нём не было, в самую большую лекционную комнату можно было с трудом втиснуть 50–60 человек. Но посещался он эмигрантами охотно, так как давал довольно много прикладных знаний, оказавшихся полезными в тяжёлой борьбе за существование.

Продолжая обозрение столбцов парижской и провинциальной хроники эмигрантской жизни, вы, конечно, остановитесь на сообщении, что очередная экскурсия в Луврский музей под руководством Жихаревой состоится завтра, в воскресенье, такого-то числа. Сбор в одиннадцать часов у входа в станцию метро «Тюильри». Плата за участие в экскурсии 3 франка.

Пойдёмте и мы на эту экскурсию.

Без четверти одиннадцать. Уже маячит под зонтом на фоне дождливого туманного парижского дня пожилая женщина. Это — экскурсовод. Постоянной службы у неё нет. От того, сколько франков соберёт она сегодня и в последующие воскресные дни, зависит очень многое в её жизни.

Каждые две минуты мрачное, зияющее в тротуаре отверстие выхода из метро выплёскивает на поверхность земли сотни парижан, только что совершивших переезд и переход по узким цементным коридорам и лестницам, заплёванным и покрытым окурками, билетами, обрывками газет.

Одиннадцать часов. Ни одного экскурсанта. Четверть двенадцатого. Никого.

Экскурсовод с тоской смотрит на новые людские волны, выкатывающиеся из трущобной глубины «коридоров для крыс», как метко охарактеризовал парижское метро в беседе со мною один французский промышленник.

Наконец в половине двенадцатого около экскурсовода вырастает робко озирающаяся эмигрантская фигура.

— Не скажете ли мне, где здесь сбор на экскурсию?

— Здесь…