Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Первая и главная та, что вся послереволюционная эмиграция была по преимуществу мужской эмиграцией. В первые годы после того, как были разбиты и выброшены за пределы России остатки белых армий Деникина, Врангеля, Миллера и других белых «вождей», соотношение мужчин к женщинам и девушкам во всех точках расселения этих контингентов выражалось приблизительно числами 30:1.

В дальнейшем, когда к десяткам тысяч этих выброшенных за пределы Советской России контингентов и к такому же количеству русских военнопленных первой мировой войны, застрявших за рубежом, присоединились так называемые «гражданские беженцы», это соотношение несколько изменилось в пользу женщин. В Париже и французской провинции, равно как и в Балканских странах, Чехословакии, Бельгии, государствах Северной и Южной Америки, его можно было выразить числами 10:1.

Таким или приблизительно таким оно и осталось во все последующие годы в «русском Париже» — городе рабочих, шоферов, маляров, официантов, балалаечников, ночных сторожей. Не нужно было прибегать к статистике, чтобы убедиться в этом, побывав в самых разнообразных местах сборища русских эмигрантов и эмигранток: на церковном дворе, на благотворительном балу, в приёмной поликлиники, в русской лавке, в «обжорке», на репетиции спектакля, на лекции «Народного университета», на панихиде по «вождям», в паспортном отделе парижской префектуры полиции и т.д.

В 20-х годах возраст парижских эмигрантов-мужчин был преимущественно молодой — от 20 до 39 лет. Это и понятно, если принять во внимание вышесказанное об очутившихся за границей военных контингентах. Таким образом, было в нём обилие женихов и почти полное отсутствие невест.

— А уроженки данной страны, куда занесло эмигранта ветром, разве не невесты? — спросит удивлённый читатель (и, конечно, ещё более удивлённая читательница).

Нет, как правило, не невесты! Такое положение ни с какой стороны не зависело от «женихов», а причина этому явлению всё та же многоступенчатая социальная лестница капиталистического общества, о которой советский читатель имеет очень смутное представление.

Молодой человек из «русского Парижа», почти всегда имевший высшее или среднее или специальное образование, полученное им в России, никогда и ни при каких обстоятельствах не мог попасть в общество французских молодых людей и девушек равного с ним умственного развития и образования.

Почему? Потому что сам он, как правило, занимает последнюю, низшую ступень социальной лестницы. Двери всех домов, расположенных на следующей и других, более высоких ступенях этой лестницы, наглухо для него закрыты. На других ступенях ему делать нечего. Его образование, ум, развитие и таланты не имеют никакого веса в окружающей его жизни, если только они не сопровождаются материальным благополучием. Этого благополучия у рабочего, маляра и ночного сторожа «русского Парижа» не было, нет и быть не может.

Но не только разница в социальном положении обеих сторон была неодолимым препятствием для смешанных русско-французских браков. Не меньшее значение имела и та стена взаимного непонимания и отчуждения, которая существовала между миром французским и миром русско-эмигрантским. Какие в этих условиях могли быть возможности для смешанного брака у беспаспортного, бесправного, часто безработного эмигранта, находящегося в состоянии полунищеты или полной нищеты?

Взаимное непонимание двух миров — французского и русского — давало себя знать особенно в вопросах брака.

Замечу при этом, что если во Франции смешанные браки были в описываемые времена очень редки, то в некоторых других странах русского зарубежного рассеяния они встречались несколько чаще. Так, в Болгарии и Югославии, где процент «вышедших в люди» русских эмигрантов был значительно выше, чем во Франции, и процент смешанных браков в свою очередь был выше.

Итак, браки русских эмигрантов во Франции были почти исключительно эмигрантскими. Но одна русская «невеста» приходилась, как было сказано, на десять русских «женихов». Отсюда почти поголовное мужское безбрачие, для многих — на всю жизнь. Ужасающие материальные условия, в которых жила русская эмиграция во Франции, наложила на эти немногие эмигрантские браки свою печать: как правило, значительная их часть была непрочна и недолговечна. И другое следствие тех же условий: в значительной части они были бездетными.

Повседневная тяжёлая борьба за существование, вечная нужда, бесправие, моральные унижения — всё это было благоприятной почвой для возникновения взаимного раздражения, несогласий, семейных споров и ссор. Обычным результатом был полный и окончательный разрыв. Явление это было настолько частым, что при встрече после долгой разлуки двух приятелей или приятельниц каждый или каждая из них после обычных банальных приветствий и вопросов с некоторой опаской подходили к расспросу о семейных делах, зная, что в семидесяти или восьмидесяти процентах случаев он или она получит стандартный ответ:

— А я с ним (или с нею) больше не живу… Не сошлись характерами… Порвали окончательно…