Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Для спектаклей был снят находящийся в центре аристократического 8-го городского округа театр Елисейских полей. Поставлены были четыре оперы: «Князь Игорь», «Сказка о царе Салтане», «Снегурочка», «Сказание о граде Китеже». «Сезон» длился несколько месяцев. Парижская публика валила валом на все спектакли. Пресса шумела и пела дифирамбы всем участникам «русского сезона» — постановщикам, художникам, музыкальному руководству, хору и балету.

По окончании парижских спектаклей труппа со всей материальной частью четырёх постановок и дополнительно разученной «Сорочинской ярмаркой» выехала на гастроли в Южную Америку и Мексику. Главным администратором предприятия сделался 24-летний Михаил Бенуа — сын М.Н. Кузнецовой-Бенуа-Массне.

Увы! Столь блистательное начало этого эмигрантского театрального предприятия не имело продолжения. «Свадебный подарок», сделанный престарелым «молодожёном» своей супруге, через несколько месяцев окончил своё существование. Это был год очередного кризиса в капиталистическом мире с катастрофическим падением покупательской способности населения. Театральные залы Латинской Америки, где в то время подвизалось предприятие, опустели. Сборы были плачевные. А плата за театральные залы, налоги, выплата содержания труппе шли своим чередом. Касса Михаила Бенуа дошла до предельной степени истощения.

Удивительный брак бывшей русской примадонны с французским миллионером-промышленником и колониальным плантатором в свою очередь расползся по швам и закончился разводом. Декорации, костюмы и реквизит были описаны за долги и проданы с молотка на аукционе в Мексике. Труппа, хор и кордебалет остались в чужой стране без копейки в кармане. Сердобольные мексиканские коллеги кое-как собрали им деньги для покупки пароходного билета на обратный путь во Францию.

От «Русской оперы Кузнецовой-Бенуа» осталось одно воспоминание.

Но и несравненно более бедные «сезоны», организованные князем Церетели и братьями Кашук, всё же привлекали несметное количество французской и иностранной публики и проходили с большим художественным и материальным успехом.

В чём же был секрет этого успеха? Почему в центрах западноевропейской музыкальной жизни — Париже, Милане, Лондоне, Барселоне — избалованная и видавшая виды публика брала нарасхват билеты на спектакли «русских сезонов»?

Чтобы ответить на этот вопрос, я должен сделать маленькое отступление.

Если по качеству голосов и вокальной технике оперных солистов общепризнанное первое место в мире занимала Италия, то по художественности оперной постановки как синтеза трёх видов искусства — пения, сценического действия и красок — первое место в сокровищнице мирового оперно-театрального искусства, вне всякого сомнения, принадлежит русскому реалистическому искусству, корни которого уходят к последним десятилетиям прошлого века и которое расцвело пышным цветом на нашей родине после революции.

Оперных постановок как единого художественного целого, в котором неизбежные сценические условности сведены до минимума, на Западе не существовало. Опера понималась там как концерт в декорациях и костюмах, сопровождаемый традиционными банальными жестами и позами. О постановках массовых сцен западный театральный мир не имел никакого представления. Оперный хор понимался этим миром как вокальный ансамбль в костюмах, который, выстроившись в шеренгу перед рампой, исполнял свой «номер», после чего удалялся за кулисы. Об «игре» артистов, выходящей за пределы освящённых долгими десятилетиями традиций и сценических условностей, этот мир не слыхивал.

Когда Шаляпин, будучи на гастролях в Копенгагене, стал давать на репетициях «Фауста» датским певцам элементарные указания в духе художественного реализма в мизансценах, участником которых он был, они пришли в ужас и негодование. Великого артиста объявили «бунтовщиком» и «потрясателем основ»… Гастроли были сорваны.

А когда талантливый русский актёр и постановщик ученик Станиславского Н.Ф. Колин начал давать такие же указания французским хористам оперного театра в Монте-Карло, те широко раскрыли глаза от изумления и тотчас заявили, что если «мсье Колэн» требует от них ещё какой-то «игры» на сцене, о которой они отродясь ничего не слыхивали, то пусть он платит им из своего кармана двойное жалованье.

Поэтому, когда, следуя традициям художественного реализма, перенесённого Станиславским с драматической сцены на сцену оперную, эмигрантские постановщики показали французской и иностранной публике все шедевры русской оперной классики, публика ахнула от изумления. Имя режиссёра Санина гремело по всей театральной Европе наряду с именем Шаляпина.

Второй приманкой «русских сезонов» был оперный хор, выступавший почти в неизменном виде на всех спектаклях предприятия Церетели.

На это тоже были свои причины.