И он снял со своей груди имевшейся у него орден Почетного легиона и прикрепил его на мне…
Chef de Protocol оказался очень милым и оживленным собеседником. Он был в искреннем восторге от всего того, что видел у нас. О Сербии и Австрии он даже не упоминал, а интересовался нашими придворными обычаями и распорядками и очень просил послать ему в Париж все русские газеты и журналы, описывавшие пребывание у нас президента Французской республики.
Я это, конечно, обещал и, к сожалению, обещания не исполнил. Нахлынувшие затем события заставили надолго забыть и многое другое, более важное.
Обед, в противоположность обычным большим официальным обедам, казался довольно оживленным, но, встав из-за стола, государь был, видимо, чем-то очень озабочен. Он предложил Пуанкаре перейти с ним на верхний мостик, где не так мешала громкая музыка, чтобы переговорить на прощание. Их разговор длился довольно долго, и только через полчаса выстроившийся у сходен французский почетный караул показал мне, что Их Величества покидают корабль. Государь пригласил следовать с собою и французского посла, и тот стал поспешно спускаться по сходням за императорскою четой.
Пуанкаре после прощального разговора сохранял свой оживленный вид и казался не озабоченным. Он стоял на палубе и с шутливым упреком кричал вниз Палеологу:
– До скорого же свидания, мой дорогой посол во Франции. Вы так спешите следовать за императором России, что забыли даже проститься с вашим уезжающим президентом, а я не мог даже пожать вам на прощание крепко руку.
Сейчас же после нашего отбытия французская эскадра подняла якорь и стала медленно удаляться от «Александрии».
Адмирал Нилов подошел к государю и спросил указаний, куда Его Величество желает следовать.
– Знаете что, – сказал государь, обращаясь к окружающим, – ночь настолько приятная, что, право, жаль возвращаться домой. Не сделать ли нам небольшую прогулку по морю? Надеюсь, мои спутники не будут иметь ничего против?
Я и раньше часто замечал, что государь, как и его брат, великий князь Михаил Александрович, в часы, когда их что-нибудь тревожило или приходилось о чем-нибудь особенно серьезном обдумывать, всегда старались находиться не в замкнутых стенах комнат, а предпочитали открытую природу и усиленное движение на свежем воздухе.
Только эта неожиданная прогулка в столь поздние часы да некоторая рассеянность французского посла при отбытии с «La France» на мгновение подсказали мне, что события, связанные о Веной и Сербией, вовсе уж не так маловажны, какими они представлялись ранее.
Но это показалось мне только на одно мгновение. Государь был не один и казался спокойным.
После короткого разговора с Палеологом228
его окружили великие князья. Все они обменивались оживленными впечатлениями о приеме, оказанном французским президентом. Да и мы, свита, в разговоре между собой говорили лишь вскользь, что Австрия не о двух головах, чтобы идти на разрыв с Россией, и одобряли сказанные за обедом твердые слова Пуанкаре, что «Франция при всяких обстоятельствах будет на стороне своего союзника».Вернулись мы к себе домой в Петергоф только во втором часу ночи.
На следующее утро было 11 июля – день именин моей жены и великой княгини Ольги Александровны. Моя семья находилась в деревне, а потому, сменившись с дежурства, я поехал в Старый Петергоф завтракать к великой княгине, которая все те дни чувствовала себя нездоровой. В тот день я государя больше не видел, но Ольга Александровна незадолго до меня с ним разговаривала и ничего тревожного из слов Его Величества не вынесла.
Помню, что государь на следующий день предполагал выехать в Красное Село для обычного смотра прибывшим туда двум очередным армейским кавалерийским полкам.
Так как предполагавшееся немедленное возвращение в Шхеры из-за нездоровья маленького Алексея Николаевича было отложено, по словам великой княгини, на неопределенное время, а мое следующее дежурство при государе приходилось только через неделю, то я тут же решил выехать вечером на это свободное время в Лашино на «черствые именины» жены229
.Помню, что вагон 1-го класса, в котором я ехал до Чудова, был до давки переполнен пассажирами. Почти у всех в руках были вечерние газеты, но все были единодушно убеждены, что никакой войны, конечно, не будет, хотя мы и не дадим Австрии себя запугать, как это было в 1908 году.
Такого же убеждения был и я и, приехав в свое Лашино, совсем и забыл про сербский ультиматум.
Рано утром 18 июля, когда я собирался с женой куда-то ехать, но находился еще в кровати, мне постучал наш лакей из местных крестьян и объявил, что экипаж подан быть не может – только что пришло из волости распоряжение немедленно вести всех лошадей на сборный пункт, так как объявлена война!
– Какая война? И с кем? – изумленно спрашивал я. – Это вам напутали – просто назначена пробная мобилизация, как было несколько лет назад.