Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Но, ставя его в своих детских рассуждениях очень высоко, я находил лично себя для такого поприща совершенно недостойным.

Следующим по важности в моих тогдашних понятиях шло призвание доктора – целителя физических страданий и спасителя человеческих жизней. И оно казалось неимоверно трудным. Чтобы стать доктором, надо было, по словам моей милой воспитательницы Софии Эдуардовны Бурхард, очень много резать трупов, а в те годы я больше всего боялся темных комнат и мертвецов.

Подвиг рыцаря, офицера или солдата, защищающего свою родину и всех обиженных, шел непосредственно за этими двумя первыми и представлялся мне не менее тех великим, а вместе с тем легче достижимым и особенно красивым.

Во мне не переставало жить восторженное воспоминание о том первом офицере, которого я увидел на только что тогда отстроенном вокзале в Чудове при моей первой поездке из деревни в столицу.

Он так был не похож на всех остальных в своем красивом гусарском мундире, и так громко звенела его волочившаяся сабля, когда он с важностью прогуливался по платформе, что его облик запомнился мне до сих пор.

В то время шла у нас Турецкая война, и доходившие до нашего «Среднего села» иллюстрированные журналы рисовали мне самые страшные, но и удивительные картины из военных подвигов наших офицеров и солдат, а также и «зверства» турок.

В особенности я ненавидел тогда башибузуков. Это они ни за что ни про что убивают мирных христиан; они одни в моем воображении олицетворяли собою войну в виде какого-то злого дракона из сказки, пожиравшего живых людей…

– Ох, Господи, опять сколько народу-то перебили, – говорила, рассматривая со мной картины, моя няня Екатерина Николаевна Шамичева. – Уж такое это горе эта война… и чего только людям надо. Сидели бы у себя дома, а других бы не трогали – а вот поди ж ты, все дерутся и дерутся… уж котора война на моей памяти. Угомону на них, нехристей, нет. Православным и передохнуть не дают.

– А как же, няня, – спрашивал я, – если бы не было войны, то не было бы и офицеров?

– Ишь что выдумал, – сердилась старушка. – Как так не было бы – затово и афицера дерутся, чтобы войну поскорей изничтожить… афицера завсегда должны быть, чтобы страх у других был, штоб войны не было. Без них нас кажинный, кто хошь, обидит… Они да солдаты наши защитники, царевы слуги… За тово афицерам царем и сабли дадены, да и сам царь затово завсегда в афицерской одежде ходит.

Этих слов было достаточно, чтобы я решил сделаться непременно офицером. Воспитывавшая меня бабушка об этом и слышать не хотела.

Меня с братом вскоре увезли из деревни и отдали в немецкий пансион, где я должен был изучать латынь и приготовляться к поступлению в училище правоведения.

Это были три самых ненавистных года из всей моей жизни, но в конце концов мое упрямство одержало верх, и я был определен в военный корпус. Помогло моему упорству еще одно, немаловажное в моих детских глазах, обстоятельство – мое отвращение к молоку, которое тогда давали по утрам в младших классах правоведения. Помню, что мой брат, поступивший немного раньше меня в более низший класс корпуса, раньше меня надел красивый мундир с золотым галуном. Это был первый и последний случай, когда я ему позавидовал.

Попасть в корпус из-за большой моей близорукости было все же нелегко. Медицинский осмотр был очень строг, и многим, в особенности из-за глаз, было отказано в приеме. Помогла мне тогда моя прекрасная память. Во время освидетельствования других я успел, подойдя ближе, запомнить все буквы в том порядке, как они были начертаны на таблице для испытания зрения, и безошибочно назвал их затем доктору с дальнего расстояния.

Впоследствии, когда я стал уже молодым корнетом гвардейской кавалерии, мысли, высказанные когда-то моей няней, мне часто приходили на память. В своем главном они были верны – если офицеры и не могли «изничтожить» совсем войну, все-таки в их знании, способностях и мужестве заключалась единственная возможность сделать это неизбежно повторявшееся несчастье менее продолжительным и менее кровавым.

Умело ведя войска в бой, а не на бойню, они своими знаниями спасали тысячи человеческих жизней и, достигнув скорого успеха, заканчивали войну в более короткий срок, чем не подготовленные к военному делу люди.

«Зачем покупать победу ценой крови своих воинов, – говорил один из выдающихся военачальников древности, – когда долг полководца побеждать столько же искусством, как и оружием».

Эти слова также пали на душу и заставили бросить на время любимый полк и пойти в академию. Чтобы быть совершенно искренним, должен сознаться, что как одной из смешных причин моего поступления в корпус была когда-то моя исключительная нелюбовь к молоку, так и тут мое стремление в военную академию отчасти вызывалось моим нерасположением к офицерам генерального штаба.

Мне, как и большинству строевых офицеров, не нравились ни их самоуверенность, ни их превосходство, которые слишком часто чувствовались в их отношениях к простым строевым офицерам.