Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

Революционные войска, видимо, узнали о такой встрече, так как после короткого нерешительного пребывания на станции проследовали дальше.

7 марта, во вторник, нам с утра стало известно, что государь решил переехать в Царское Село на следующий день.

Тогда же в штабе распространился слух, что могилевский гарнизон постановил собраться на митинг на площади около губернаторского дома.

Митинг мог быть и доброжелательный, но под влиянием агитаторов мог принять и буйный характер.

Генерал Алексеев поэтому предупредил готовящуюся демонстрацию, назначив по тревоге сбор всех могилевских воинских частей с церемониальным маршем, и назначенный митинг не состоялся.

Вообще для многочисленного могилевского гарнизона развернувшиеся события были совершенно непонятны.

Противоречивые и вздорные слухи, проникавшие из Петрограда, начинали их порядочно волновать, и во избежание дальнейших осложнений было предписано начальником частей «разъяснить» нижним чинам сущность происшедшей перемены.

В большинстве случаев эти разъяснения мало кого могли удовлетворить и оставляли за собой прежние недоумения.

Да и как «разъяснить» не разъяснимое? Надо было говорить об измене всего высшего начальства и одновременно, так как была война, – об этом молчать.

Я вспоминаю рассказ командира конвоя графа Граббе, очень взволнованного и подавленного отречением, о вопросах казаков-конвойцев, обращенных к нему во время одной из подобных бесед.

– Ваше сиятельство, – спрашивали они, – как же это так, государь император и вдруг отказался?! Чего же не крикнул нас на подмогу?..

– А зачем он отказался за наследника, ведь это не по закону?..

Граббе начал говорить об отеческих чувствах Его Величества, что государь очень любит наследника и был бы не в силах с ним расстаться.

Тогда один старый казак сказал:

– Нет! Неправильно это! Ведь и у нас есть любимые сыновья. Мы многие отдали, не задумываясь, по пяти сынов на войну, а тут отдал бы Его Величество наследника бабке, императрице Марии Федоровне, а мы уж сумели бы охранить его!..

В среду 8 марта, в день отбытия Его Величества из Ставки, нам утром выдали из управления дежурного генерала новые удостоверения личности, в которых было сказано, что «предъявитель такой-то назначен для сопровождения бывшего императора».

Неудачная редакция эта и в особенности слова «Назначен (кем?) для сопровождения» – точно преступника «бывшего государя», помню, меня очень возмутила, тем более что в выдаче новых удостоверений мы совсем не нуждались, имея при себе старые, полученные от военно-походной канцелярии Его Величества.

В этот день, утром, государь прощался с чинами штаба, собранными в большом зале управления дежурного генерала.

Всем присутствующим было невыносимо тяжело: двое или трое упали в обморок, многие плакали.

Государь начал говорить ясно, отчетливо, даже медленно, с глубоким сердечным волнением.

Что говорил он, я не помню, я только слышал звук его голоса и ничего не понимал.

Как передавали потом, государь не мог кончить своих прощальных слов и сам очень взволнованный вышел из зала…

Я вышел за ним. Я помню, как потом приходили к нему поодиночке наверх в кабинет все иностранные военные агенты…

Даже сдержанный англичанин Вильямс вышел из кабинета государя глубоко растроганный, о Коанде, Жаннет, Риккеле и Лонткиевиче нечего и говорить.

Серб Лонткиевич сказал мне, что он «не удержался и поцеловал руку русского царя за все то, что он сделал для славянства и для родной Сербии».

Лонткиевич долго не мог успокоиться и все повторял с отчаянием и вместе с тем с уверенностью: «Россия без царя?! Это невозможно!!! Этого никогда не будет!» Он был единственный из иностранцев, который действительно всею душою любил государя.

Кажется, еще накануне прибывший из Петрограда фельдъегерь привез вместе с другими бумагами и приказание временно командовавшего императорской главной квартирой генерал-адъютанта Максимовича, объявлявшего, что из лиц государевой свиты только одни генералы преклонного возраста, согласно приказу нового военного министра Гучкова, могут, если пожелают, подавать в отставку, но что молодые не имеют права покидать службу до конца войны. Было также объявлено, что флигель-адъютантам предоставляется право носить прежнюю форму одежды, но без вензелей Его Величества и без аксельбантов.

Я был хотя и старый по производству полковник, но молодой годами и сравнительно здоровый, и распоряжение это меня ставило в очень тягостное положение, так как с первого же момента отречения я решил уйти в отставку, жить в деревне или даже уехать за границу на все время владычества Временного правительства.

В какую-либо возможность продолжения войны с уходом государя и при создавшемся хаосе междуцарствия я, зная чувства деревни, совсем не верил, а сказанные мне так недавно слова Его Величества о том, что он хочет жить совершенно частным человеком, не давали мне возможности надеяться остаться при горячо любимом государе, тем более что я и ранее не занимал никакой дворцовой должности.