Из Псковской губернии

— Другой разъ Грозный царь былъ здсь въ Опсков когда онъ былъ хамши подъ Ригу воевать; подъ Ригу онъ халъ: на Изборьскъ, на Печоры. На то время въ Печорахъ архимандритомъ былъ преподобный Корнилій. Быль Грозный пріхамши въ Печоры; стрчалъ его съ крестомъ — иконами Корнилій преподобный. Благословиль его Корнилій, да и говоритъ:- „Позволь мн, царь, вокругъ монастыря ограду сдлать.“ — Да велику ли ограду ты, преподобный Корнилій, сдлаешь? Маленькую длай, а большой не позволю. — „Да я маленькую, говоритъ Корнилій преподобный: я маленькую: коль много захватитъ воловья кожа, такую и поставлю.“ — Ну, такую ставь! сказалъ засмявшись царь. Царь воевалъ подъ Ригою ровно семь годовъ; а Корнилій преподобный тмъ временемъ поставилъ не ограду, а крпость; да и царское приказаніе выполнилъ: поставилъ ограду на воловью кожу: онъ разрзалъ ее на тоненькіе-тоненькіе ремешки, да и охватилъ большое мсто, а кругомъ то мсто и огородилъ стной, съ башнями, — какъ есть крпость. Воевалъ Грозный царь Иванъ Васильевичъ Ригу семь лтъ и похалъ назадъ. Прохалъ онъ Новый-Городокъ [17], не дохалъ Грозный 12 верстъ до Печоръ, увидалъ съ Мериной горы — крпость стоитъ. — „Какая такая крпость!“ закричалъ царь… Разпалился гнвомъ и поскакалъ на Корниліеву крпость. Преподобный Корнилій вышелъ опять встрлать царя, какъ царскій чинъ велитъ: съ крестомъ, иконами, съ колокольнымъ звономъ. Подскакалъ царь къ Корнилію преподобному:- „Крпость выстроилъ! закричалъ царь:- на меня пойдешь!“ Хвать саблей, и отрубилъ Корнилію преподобному голову. Корнилій преподобный взялъ свою голову въ руки, да и держитъ передъ собой. Царь отъ него прочь, а Корнилій преподобный за нимъ, а въ рукахъ все держитъ голову. Царь дальше; а Корнилій преподобный все за нимъ, да за нимъ… Царь видитъ то, сталъ Богу молиться, въ грхахъ отпущенія просить; сталъ царь Богу молиться, Корнилій преподобный и умеръ. Такъ царь ускакалъ изъ Корниліевой крпости въ чемъ былъ: все оставилъ: коляску, сдло, ложки… кошелекъ съ деньгами забылъ… Такъ испугавшись былъ… Посл того подъ Опсковъ и не здилъ.

Въ этихъ разсказахъ мы прохали Житницкій дворь.

— Видишь сопочки [18]? спросилъ меня Алексй едоровичь, указывая на западный берегъ, тамъ батареи стояли: Литва подходила, такъ поставила, хотла Опсковъ взять; а наши поставили на этомъ берегу (на восточномъ) свои батареи и не пустили. Затмъ: нашимъ стоять лучше было: наши батареи стояли у самаго устья р. Камёнки… — А съ чмъ хали? крикнулъ онъ мимо плывшей лодк, въ которой сидлъ старикъ съ тремя бабами.

— Съ уклейкой, — отвчали съ лодки.

— А хорошо ли уклейку?

— Плохо!

— Почемъ покупали?

— По три копйки серебромъ за гарнецъ.

— А на Горк рубль тридцать покупали (ассигнаціями за четверикъ)! Назадъ везешь?

— Назадъ!

— Это съ Будыжи мужикъ, сказалъ Алексй едоровичь, обращаясь ко мн: у нихъ на Будыжи живетъ мужикъ, Платономъ Семеновымъ зовутъ, лтъ ему 120 будетъ, охотникъ по монастырямъ ходить; вотъ такъ ловецъ! Внуки у него съ сдыми бородами, ну, а противъ его не выйдутъ: пойдетъ у нихъ плохой уловъ; старый подетъ на озеро самъ; пересмотритъ, переправитъ запасъ, — опять пойдетъ рыба… Смотри: правый берегъ Великой — песокъ, лвый — камень; крупный камень отбираютъ, теперь на чугунку много идетъ, а мелкій здсь остается. А песокъ нашъ въ Лифляндію на зеркальный заводъ возятъ; повезли было въ самую Калугу — да далеко, выгодъ мало.

Разговаривая мы прохали Загорицы, Неготь Куску, Писковицъ, Гладково.

— Знаешь, зачмъ это село зовется Гладково?

— За чмъ?

— Баринъ тутъ былъ такой щедривый, его и прозвали Гладкимъ, а по немъ и село стало зваться Гладково…. А тамъ будетъ Конско, а тамъ Овсище, а противъ Овсища Микольскій Волокъ, здсь была церковь;- церквище и теперь видно; а пониже церквища — какой-то погребъ. Сперва, старики говорятъ, лтъ 80 не больше, городъ былъ до самаго Овсища: лтъ 150 назадъ моръ былъ, много народу повымерло и стали селиться ближе къ собору…

— „Что ты каменьевъ по дну накидалъ! закричалъ вдругъ Алексй едоровичъ мочившему пеньку мужику:- а еще старостой зовешься!

— А! Алексй едоровичъ! отвчалъ тотъ:- какъ тебя Богъ милуетъ? —

— А дти гд? что самъ мочишь пеньку-то?

— А дти въ город, Алексй едоровичъ! тамъ и пьютъ, тамъ и закусываютъ….

— А вотъ Перино [19], продолжалъ Алексй едоровичь, когда мы прохали Подвишенье: сперва былъ монастырь Миколы Перинскаго; сперва было тутъ озеро, садъ. Уничтожили монастырь — куда что длось… осталось одно церквище на сопк! Вотъ Снятна гора, а на гор стоитъ Снятной монастырь, тамъ наши архіереи живутъ, — прибавилъ онъ, прохавъ Хотицы на восточномъ, и Манькино, Бацьковицы на западномъ берегу.

— Ты не знаешь, отчего гора называется Снятна гора? спросилъ я Алекся едоровича.

— Какъ отчего? отвчалъ онъ:- Здсь стоялъ монастырь: подступила Литва и сняла монастырь той [20]; а монахи заперлись въ церкви, — ихъ тамъ поганая Литва и сожгла. За тмъ и гора прозывается: Снятна гора. А видишь ты часовенку впереди, подальше отъ берега? подъ самой той часовенкой схоронены т монахи, что въ церкви сгорли.