Из рассказов капитана Паба

– Ага, – сварливствовал Чарли, – а твой инспектор тут же и потребует, чтобы я ему, кровь из носа, предоставил обчерниленные салфетки. И где я их вам всем возьму?

– Какие еще салфетки? На кой хрен ему сдались твои салфетки, тем более грязные, ты совсем дурак? Своих, что ли, нету у него? Чистых? Уж как-нибудь! Он у нас интеллигент, хотя ты вряд ли понимаешь, о чем это я.

– Чего же тут не понимать? – возмутился Чарли. – Тоже мне, неправильный глагол нашла, понятливая моя! Интеллигент – это который паршивый, гнилой и вшивый, и во всем виноватый, что и где бы кто ни натворил.

– Сам ты гнилой и паршивый!.. придурок… Интеллигент – это которому ты нужен не в виде мешка с переломанными костями или, тем более, дохлого трупа, а живой и вполне себе целый. По возможности, конечно. Чего это ты тут выпендриваешься про неправильный глагол? Непонятность бывает не как неправильный глагол, а как бином Ньютона, это каждый дурак знает, кретин высоколобый.

– Сама дура, – кряхтел Чарли, с натугой утверждаясь на стуле. – Такая же ты простая и незатейливая, как бином Ньютона. Тьфу на него, на бином Ньютона. Нашла непонятку. Вот неправильные глаголы – это да, это нечто, это с ума сойти. А бином Ньютона еще в неполной средней школе проходят безо всякого напряга, классе, по-моему, в шестом. С биномом разобраться, что при старенькой учительнице пукнуть – и не прикольно, и не смешно, и что она тебе сделает, тьфу. Сложность в нем есть разве что для вас, коммандосов в масках на рылах и прочих Гюльчатаев-покажи-личико, которые без мозгов, но с шустрыми ногами… Ну? И для чего оно это ему вдруг сдалось? И с какой стати? И вообще?

Черномазая шлюшка была, похоже, совершенно сбита с толку, только глазами хлопала.

– Что с какой стати и вообще?

– На кой я инспектору твоему нужен, тем более живой и в ажуре?//

– Ну, ты спросил! – вздохнула она с облегчением. – Да и не все ли тебе равно, Чарлей? Ты, однако же, сам без мозгов, хоть ни с какой стороны не Гюльчатай. Этим то, – она ткнула пальцем в Фантера, – ты уж точно нужен мертвый. А если они и оставят тебя в живых, так тысячу раз пожалеешь, что не помер. Чего расселся? Отрывай от стула свою драгоценную задницу. Сматываться пора, а нам еще надо с этим идиотом разобраться, – она снова ткнула пальцем в Фантера. – Ты у нас весь из себя лобастик яйцеголовый интеллектуал и, конечно же, не хуже нашего инспектора помешан на всяческих человеческих правах людей, ценности жизни и всем таком. Тоже, небось, не понимаешь, что свой бюстгальтер ближе телу, чем чужой бронежилет? Яйцеголовые… тьфу на вас!

Красотка разразилась длинной речью, но вот ведь какая странность – смысл этой речи был для Чарли совершенно темен, несмотря на то, что каждое произносимое ею слово по отдельности было абсолютно понятно.

– Что пялишься на меня, как крыса на таксу, придурок? – окончательно обозлилась девица. – Сам-то как думаешь, оставила бы я его живым, если бы перехватила вас еще на автостоянке, как оно с самого начала было задумано? Или ты хочешь, чтобы нам с тобой их погоня в затылок пулями кашляла? Тебе кретин Фантер нужен для мужеложеской любви, а абстрактные умозрительные популизмы вроде общечеловечьих ценностей дороже собственной жизни?

– Ах, вот ты о чем! – обрадовался Чарли, уяснив, наконец-то, смысл ее сумбурных словоизлияний. – Господи, делов-то!

Он вскочил со стула – тело, оказывается, уже вполне ему повиновалось… ну, почти… подскочил к окну, распахнул его, ухватил Фантера за плащ, поднатужился, взвалил на подоконник, перевел дух, потом выпихнул бедолагу наружу, с радостной улыбкой повернулся к девушке и… озадачился.

– Чего упялилась? Сама торопила, а сама теперь почему?

Девушка смотрела на него, и в самом деле, со смутно неодобрительным оттенком.

– Да-а, – сказала она, наконец. – Хорош. А еще яйцеголовый демократ возвышенных чувств. Я-то думала, его надо уговаривать, убеждать в смысле разумности, а он станет кочевряжиться, возмущаться за права человека, за законность и вечные ценности. Хотя, с другой стороны, если вспомнить твоих мокриц в трусиках у девочек… бр-р… очень, очень ты шустрый пусик.

– Сама же говоришь, что я быстрообучаемый.

– Даже слишком. Да, вот что еще, чувак. Я гляжу, у тебя при словах "мокрица в трусиках" глазыньки блудливо так заблестели и забегали по моей… – шоколадка явственно содрогнулась и рефлекторно сжала ноги. – Не вздумай, Чарлей, собственного твоего блага ради. Очень душевно тебе говорю и убеждаю. Я тебе не пэтэушная дива изящных чувств. По стенке размажу, и никакой Инптуд мне помешать не успеет. Веришь?.. в смысле, усек?.. Убью в самом прямом смысле, а сначала переломаю кости. Шагай, Чарлей, шагай, инспектор заждался.

– Не хочу инспектора, – с неожиданной твердостью заявил Чарли. – Хочу Крайенгу, девок, пива и свободы.