Из "Собрания стихов" (1904, 1910), "Полного собрания сочинений" (1912)

Но радовали в море корабли,

Знакомый пруд, и ледник, и дорожка

Меж грядками душистого горошка.

LXXVI

Все трогало меня почти до слез —

С полупрозрачной зеленью опушка

И первый шелест молодых берез,

И вещая унылая кукушка,

И дряхлая подруга детских грез —

Родная ива, милая старушка,

И дачный вкус парного молока,

И теплые живые облака.

LXXVII

Катались мы на лодке с братом Сашей:

Покинув весла, зонтик дождевой

Мы ставили, как парус, в лодке нашей;

Казался купол неба над водой

Лазурной опрокинутою чашей,

И на пустынной отмели порой

С гниющим остовом ладьи рыбачьей

Картофель мы пекли в золе горячей.

LXXVIII

Закусывая парой огурцов

И слушая великое молчанье

Зеркальных вод и медленных коров

Протяжное унылое мычанье,

И в стеблях желтых водяных цветов

Ленивых струек слабое журчанье, —

Я все мои грамматики забыл,

Не думал, есть ли Бог, и счастлив был.

LXXIX

Скучать в домашней церкви за обедней

По праздникам в Елагинский дворец

Водили нас; я помню, в арке средней

Меж ангелами реял Бог Отец.

Но суетных мой ум был полон бредней,

Я думал: службе скоро ли конец?

Смотрел, как небо в перистых волокнах

Высоких туч блестит в открытых окнах.

LXXX

Крик ласточек сквозь пение псалмов,

Шумящие под свежим ветром клены,

Дыхание сиреневых кустов, —

Все манит прочь из церкви в сад зеленый,

И кажется мне страшным лик Христов

Сквозь зарево свечей во мгле иконы:

Любовью, чуждой Богу, мир любя,

Язычником я чувствовал себя.

LXXXI

И в этой церкви раз в толпе воскресной,

Среди девиц уродливых и дам,

Увидел профиль девушки прелестной,

Смотрел я жадно, волю дав очам:

Мне было все в ней тайною чудесной,

Подобной райским непонятным снам,

И я в благоговенье не заметил,

Цвет глаз ее был темен или светел.

LXXXII

Лишь смутно помню, что она была

Вся в белом кружеве; глубокой тенью

Ресниц и томной бледностью чела

Я изумлен и предан был смятенью:

Казалась мне, воздушна и бела,

Она принцессой Белою Сиренью,

Окутанною в сказочный туман.

Тайком невинный начался роман.

LXXXIII

И образ твой, елагинская фея,

Доныне сердцу памятен и мил;

Там, где к пруду спускается аллея,

За белым платьем иногда следил

И прятался я, подойти не смея;

Ни разу в жизни с ней не говорил,

Любви неопытную душу предал,

Хоть имени возлюбленной не ведал.

LXXXIV

Когда в затишье знойных вечеров

Гармоника кухарок собирала

В конюшню — царство важных кучеров,

И в облаках был нежный цвет коралла,

С толпою неуклюжих юнкеров

В крокет моя владычица играла

И бегала, смеялась громче всех:

Доныне в сердце — этот милый смех.

LXXXV

И, крадучись, как вор, к решетке сада

За дачей, где она жила, тайком

Я подходил, и было мне отрада

Смотреть на ветхий деревянный дом,

Хотя мешала пыльная ограда

Кустов колючих; к тем, кто с ней знаком,

Я завистью был жгучей пожираем,

И садик бедный мне казался раем.

LXXXVI

Но холод жизни ранний цвет убил,

И все, что было мне еще неясно,

Что я в душе лелеял и хранил,

Едва родившись, умерло безгласно, —

И никогда я больше не любил

Так пламенно, так нежно и напрасно,

Как в тех мечтах, погибших навсегда

Без имени, без звука, без следа…

LXXXVII

Мы в сердце вечную таим измену:

Уж привлекал внимание мое

Иной предмет: однажды прачку Лену

Я увидал, стиравшую белье:

Я помню мыла тающую пену,

Когда сквозь пар смотрел я на нее,

Румяную, с веснушками, с глазами

Почти без мысли, с голыми руками.

LXXXVIII

А в прачешной и в кухне был пожар

Сияния вечернего: блеснули

Ведро, кофейник, яркий самовар,

Зрачки кота, дремавшего на стуле,

И полымем объятые, как жар,

Кругом на полках медные кастрюли;

И Лена, вся здоровием дыша,

Была в огне заката хороша.

LXXXIX

И весело мне было рядом с нею:

Под нежным солнцем в тонких завитках

Коротеньких волос я видел шею

И ямочки на розовых локтях.

Хотя любил я сказочную фею,

Но эта баба с утюгом в руках,

Богиня синьки, мыла и крахмала,

Мое воображенье занимала.

ХС

Зачем ты дал нам две души, Господь?

Друг друга ненавидя и страдая,

Напрасно в людях спорят дух и плоть,

Любовь небесная, любовь земная:

Одна другой не может побороть.

С Владыкой Тьмы враждует Ангел рая:

Кому из них я первенство отдам,

Кто победит меня, — не знаю сам.

XCI

Не смейся же, читатель благосклонный,

Что мы с тобой нежданно перешли

От прачки Лены с барышней-Мадонной

К противоречьям неба и земли:

Один закон владеет непреклонный

Созвездьями, горящими вдали,

С их правильным восходом и закатом

И силой, движущей незримый атом.

XCII

Так сразу я в двух женщин был влюблен:

Мне самому казалось это диким…

Уже тогда, с младенческих времен,

Лукавым духом, Янусом двуликим,

Неопытный мой ум был соблазнен,

И с этих пор я с ужасом великим

Всю жизнь внимал, как с Богом спорит бес,

Дух грешной плоти с ангелом небес.

XCIII

Тот узел Гордиев чей меч разрубит?

О, если бы решить я только мог.

Кого душа моя сильнее любит,

Кто сердцу ближе: Демон или Бог!

Их двойственный соблазн меня погубит:

Я все еще стою меж двух дорог,

И с прачкой Леной борется богиня —

С кощунством вечным — вечная святыня.

ХСIV

Я осенью в тот год увидел Крым:

Казался край далекий сном волшебным.

Я не из тех, кому приятен дым

Отечества, и был всегда целебным

Мне путь далекий к небесам иным.

Отец мой ехал по делам служебным;

Его давно уже молила мать

Меня с собой на южный берег взять.

XCV