Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Что мы можем утверждать с уверенностью? Ничего, — невозмутимо говорил Фред. — Хозяин бистро слышал лишь приглушенный голос, «едва различимый», как он выразился. Кто-то попросил Монжо, и все. А Монжо знай твердил: «Хорошо… Хорошо… Ладно…» Так что, не считая выстрела, все остальное чепуха.

Марей не мог не согласиться с Фредом. Но Монжо упорствовал в своих показаниях. Марей тоже не отступался, хотя иногда при виде шофера, утопающего в подушках и взирающего на него спокойно, с полным самообладанием и чуть-чуть насмешливо, ему нестерпимо хотелось схватить того за горло.

— Поговорим о заказном письме. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что посылал его?

— Нет.

— Ну? И что же там было?

— Оскорбления, угрозы… Обыкновенное дурацкое письмо! Я обозлился, что меня прогнали. Вот и писал всякую ерунду, что в голову пришло.

— И однако, ты позаботился отправить его под вымышленным именем.

— Господин Сорбье мог пожаловаться.

— Значит, и письмо свое ты не подписал?

— Конечно, нет. Я не собирался причинять зла господину Сорбье. Когда я узнал, что его убили, я был очень огорчен.

Все это он выложил с полным спокойствием, поглядывая на комиссара с наглой ухмылкой. Марей кивал, делая вид, будто принимает всерьез его объяснения.

— Как ты поступил на службу к господину Сорбье?

— Случайно. Завод от меня в двух шагах. Сначала я пробовал наняться туда. Свободных мест не оказалось, но мне сказали, что господин Сорбье ищет шофера.

Марей проверил. Так оно и было. Монжо и в самом деле явился на завод. Сорбье он, конечно, показал поддельное удостоверение. Но в этом он, разумеется, тоже не захочет признаться.

Марей продолжал настаивать.

— Где ты был в два часа в тот день, когда убили господина Сорбье?

Монжо улыбнулся:

— На скачках в Ангьене. Я знал, что надо ставить на Аталанту и Фин-Озей.

Фред проверил его алиби. Оно не вызывало сомнений. Монжо видели в конюшнях, он болтал с конюхами. Значит, его бесспорно не было в Курбвуа.

— Ты наблюдал за заводом в бинокль?

— Я? Делать мне, что ли, нечего? Бинокль мне был нужен на скачках.

Почва ускользала из-под ног Марея. Как-то вечером он вышел из больницы и встретил Бельяра в баре на Елисейских полях.

— Кажется, я все брошу, — вздохнул он.

— Как? — изумился Бельяр. — Ты его не арестуешь?

— Это невозможно. Улик против него нет. Теперь он стал вроде бы жертвой. В больнице на меня смотрят косо.

— И все-таки…

— Да, да… Он в этом деле замешан. Это так же верно, как то, что ты сейчас сидишь передо мной. Но поди докажи, что это так. Он написал письмо Сорбье. Ну и что? Его ранили такой же точно пулей, какой был убит Сорбье. Ну и что? Почему бы ему не утверждать, что убийца Сорбье преследует теперь его близких. Что завтра настанет очередь старой Мариетты или Линды… Он может рассказывать все, что ему в голову взбредет!

— Так что же?

— А то, что завтра он выходит из больницы. В добром здравии и чист как снег.

— А ты?

— Я! — с горечью произнес Марей. — Я чувствую, что вполне созрел для отставки.

VIII

Монжо вышел из больницы и вернулся домой. Фред не терял его из виду и звонил Марею по нескольку раз в день. Но там, наверху, Монжо уже никого не интересовал. И сколько бы ни доказывал Марей, что шофер лжет, что по каким-то непонятным причинам он покрывает убийцу, Люилье только пожимал плечами. В его глазах Монжо стал жертвой, которую нужно охранять, а не преследовать. Все ждали, что расследование, которое вел Табар, прольет свет на это дело. Он предпринял гигантскую работу: проверил, чем были заняты подсобные рабочие, служащие, инженеры — словом, все, кто присутствовал на заводе в день убийства. Было точно установлено, кто и куда ходил, прохронометрировали и проанализировали каждый шаг, в результате на столе директора выросла гора бумажного хлама. В то же время с десяток инспекторов обследовали все окрестности завода; они обшарили бистро, гараж, допросили водников, но цилиндр так и не нашли. Волнение не спадало. Газеты опубликовали точное описание цилиндра; тому, кто сообщит необходимые сведения, которые помогут отыскать его, была обещана премия в десять тысяч. Брали интервью не только у Линды, но даже у старой Мариетты. Поговаривали о посмертном награждении Сорбье. Марей пребывал в ярости, сносил оскорбление за оскорблением и все-таки упорствовал в том, чтобы идти до конца. Может, он и не гений, но уж свою добычу не упустит. А добычей этой был Монжо, демонстративно не желавший замечать слежку, которую за ним установили. Вставал он поздно и совершал недолгую прогулку по набережной. Потом завтракал «У Жюля», играл в карты с завсегдатаями. Так наступало время аперитива. Он вместе с другими слушал по радио результаты скачек. Часов в десять не спеша возвращался домой. И никаких писем. Никаких телефонных звонков. Ничего.

— Никогда я так не изнывал от скуки, — жаловался Фред.

— А я что, по-твоему, веселюсь?