Из тупика

Щетинин нашел в себе силы добраться до телеграфа.

– Кто из красных против Онеги? – спросил он.

– Товарищ Уборевич, – подсказал телеграфист.

Голова падала на грудь, Щетинин диктовал шепотом:

– …мы, восставшие солдаты белого полка… Мы клянемся, что вместе с вами доведем до конца начатое дело… Да здравствует социализм… да здрав…

– Кто подписал? – спросил телеграфист.

Щетинин не ответил: он спал, лежа грудью на конторке.

* * *

Когда-то генерал Скобелев говорил своим солдатам-рыцарям в белых рубахах:

– Запомните: тридцать верст – только приятно, шестьдесят – уже неприятно, девяносто – это тяжело, а сто двадцать – крайность!

Они прошли сто двадцать пять верст, – это была крайность, вызванная революцией…

Теперь армия Миллера, после захвата красными войсками Онеги, теряла сухопутную связь с Мурманом.

Шестая армия – через Онегу – открыла новый фронт.

Фронт, открывающий Архангельск!

…Онега и Поморье – места прекрасные.

Глава первая

Павел Безменов прибыл в Мурманск – и не узнал города: все загажено, разворовано, захаркано.

Мурманск и раньше не блистал чистотой: кочевая жизнь по вагонам и «чайным домикам», неуютная житуха на чемоданах и лавках… Но то, что Безменов увидел сейчас, ошеломило парня.

Особенно поразила его какая-то апатия в людях: опущенные руки, хмурые взгляды, неряшливый, запьянцовский вид; многие шли на работу с похмелюги и тут же, натощак, уже распивали шкалики. В порту было пустынно, зашлакованные причалы разрушились. Дымили еще в отдалении русские корабли, но вооружение с них было снято, лишь эсминец «Лейтенант Юрасовский» грозил рассвету сверкающей артиллерией. По заржавленным путям и скособоченным стрелкам, визжавшим на перестыках, ползал одинокий маневровый, безжалостно расталкивая шатучие вагоны.

Над Мурманском витала тень полковника Дилакторского, одно имя которого леденило кровь в жилах у мурманчан. Дилакторский – гроза дезертиров! – пользовался среди англичан таким колоссальным уважением, что они, если надо, посылали за ним самолет, – теперь же интервенты доверили ему самый ответственный пост – военного коменданта Мурманска…

– Стой! – вдруг окликнули Безменова. – Кажи бумагу. Большевика обступил патруль из «крестиков», возглавляемый сербским офицером. Павел спокойно показал свои петрозаводские документы: бывший член Совжелдора, бывший прораб и прочее…

– А как же ты здесь оказался? – удивились солдаты.

– Бежал… Жрать захочешь, так убежишь.

– Ну-ну, – ответили «крестики» со смехом. – Здесь подкормишься, потом и дале бежать можно… до самого Парижу!

Документы вернули. Маневровый паровозик, двигая на бегу горячими локтями, катился с горки на станцию. Безменов в расстегнутом пальто, прихлопнув на голове кепчонку, пробежал несколько шагов рядом с локомотивом. Ухватился за скользкий поручень, рывком поднялся в будку машиниста.

– Семьсот сорок девятый? – сказал. – Здорово, Песошников!

Песошников посмотрел на него спокойно.

– Когда? – спросил деловито.

– С ночным. Я так и думал, что ты на старом своем номере…

Щелкали под ногами пластины металла, ерзал под потолком пузатый чайник с отбитым носиком. Песошников, бросая взгляды в смотровое окошко, рассказывал. Он говорил сейчас о том, что Безменов, пожалуй, знал и без него (в Петрозаводске многое знали). Говорил, что без руководства большевиков ничего не выйдет, хоть в лепешку разбейся. Работу надобно начинать с самого начала. Скажи «а», потом «б»…

– Все начинать здесь с восемнадцатого года, чтобы, дай бог, в двадцатом году разобраться… А у тебя «липа»? – спросил.

– Нет. Я без «липы». Как бежавший.

– Ну, это и лучше. Меньше врать придется…

– Вечером еще потолкуем, – сказал Безменов и спустился на подножку мчащегося паровоза. – Не сбавляй пар, – сказал на прощание. – я и так спрыгну…

Маневровый ушел на Колу, а Безменов направился… прямо к Каратыгину (рискованный этот шаг был заранее обдуман со Спиридоновым, еще в Петрозаводске). Бывший контрагент занимал теперь избу, в которой жил когда-то лейтенант Басалаго. Неподалеку колыхался флаг британского консульства, одичало глядели на фиорд окошки покинутой французской миссии.

– Не прогоните, господин Каратыгин? – сказал Безменов, входя…

Каратыгин, еще неглиже, брился возле зеркала. Намывала ему гостей дымчатая беременная кошка. Через открытую дверь виднелась воздушная постель; под атласным одеялом, вся в кружевах и бумажных папильотках, валялась в ней зевающая мадам Каратыгина, просматривая свежую газету.

Бритва опустилась в руке Каратыгина, и он даже отступил:

– Что за привидение? Ты?.. Откуда ты свалился?

– Прямо от большевиков. А что? Напугал?

– Зиночка! – заорал Каратыгин, не сразу все поняв. – Ты посмотри, дорогая, большевики-то деру дают… Ну, садись! Сейчас я тебя, как последнего сукина сына, который немало мне крови испортил, напою в стельку… «Арманьяк» пил когда-нибудь?

– Нет. Пить еще раненько. А вот перекусить – согласен.

– Зиночка, – взмолился Каратыгин, – да встань же ты наконец! Ну, смотри, сколько времени: уже одиннадцатый…