Из воспоминаний секретаря одной делегации

Весть о приезде русской делегации вызвала в Пере необычайную сенсацию. Константинопольские конфреры{3}, видимо, очень истосковались по построчным, и делегатов, в особенности П.Н.Милюкова, буквально облепили интервьюеры. На следующий день газеты были полны сведений о панславистах, приехавших на пароходе „Михайлович‟. По обязанности секретаря делегации я заведовал прессой и составил коллекцию вырезок (преимущественно на французском языке). Большинство журналистов сходилось на том, что делегация едет в Париж требовать для России Константинополя. В одном из органов греческой печати (кажется, в „Неологосе‟) появилась по этому случаю возмущенная передовая статья под грозным заглавием „Никогда!‟. Греческий журналист с моральной, исторической и политической точек зрения опровергал притязания приехавших на „Михайловиче‟ панславистов: Константинополь не должен и не будет принадлежать России — он должен и будет принадлежать Греции. Ибо греческая армия решила судьбы войны... Дальше следовали необычайно цветистые комплименты по адресу Венизелоса, который с самого начала все, решительно все предвидел. Сравнивался Венизелос с многими великими людьми, в частности с Юлием Цезарем, причем сравнение было не в пользу Юлия Цезаря.

Другой интервьюер сообщал, что панславист Милюков хитрил, скрывая истинные цели делегации; но зато интервьюеру удалось выяснить состав образуемого Милюковым правительства: в правительство это должны были войти преимущественно социалисты-революционеры во главе с адмиралом Колчаком. Видное место и в милюковском правительстве, я в делегации занимали также Терещенко и какой-то Сербачов — так мы и не узнали, кто это, собственно, такой; может быть, это был отзвук генерала Щербачева? Еще какая-то газета установила, что во главе делегации, требующей Константинополь, стоит, собственно, князь Львов, но он путешествует инкогнито. Такую же осведомленность проявляла печать и в вопросах западноевропейских: так газета „Земан‟ сообщала, что во Франции вспыхнула большевистская революция, и что Пуанкаре бежал из Парижа.

Впрочем, смеяться над константинопольской печатью нам никак не годится: конечно, о турецких делах большинство из нас знало (и знает) никак не больше, чем турки о наших. В этом немедленно пришлось убедиться и мне. Я читал переводы газетных статей, разговаривал с неожиданно встреченным петербургским знакомым, талантливым константинопольским журналистом К. И все яснее чувствовал, как трудно разобраться во всех этих двойных и тройных именах беев, пашей и эффенди и как трудно понять, что именно произошло в стране чудес, соединяющей Азию с Европой.

III.

В Константинополе, одном из прекраснейших городов на земле, мне случилось побывать три раза. Впервые я был там вскоре после падения султанского самодержавия. Я видел, таким образом, начало и конец царствования трагической партии младотурок.

В те далекие дни было упоение победы. Турецкая революция тоже была самой светлой, самой бескровной в истории. Впрочем, когда я приехал, на улицах уже перестали обниматься незнакомые люди и орлы больше не вились в небе над площадями Константинополя: по старинной традиции, освященной газетами‟ романами и даже учебниками истории, в особенно торжественные минуты в жизни народов в небе всегда взвивается орел. На моей памяти, первый такой орел взвился в редакциях газет 17 октября 1905 года. Орлов больше не было, но в освобожденной столице был необыкновенный энтузиазм. Во всех витринах тогда тоже красовались портреты — не старика Венизелоса, а молодого Энвера: он председательствовал в историческом заседании комитета „Единение и прогресс‟ в Салониках, когда было решено поднять восстание против Абдул-Хамида и двинуть на Константинополь младотурецкие дивизии. Турки братались с армянами, в газетах печатались пламенные статьи о великой, свободной, миролюбивой Оттоманской империи. Лозунг был брошен в июле 1908 года Энвером в его речи в салоникском „Сквере свободы‟: „Самодержавие, произвол уничтожены! Нет больше в Турции болгар, греков, сербов, армян! Под этим синим небом все мы братья, все мы гордимся тем, что мы оттоманы!.. ‟

Энвер давно погиб в бою, убиты Талаат и Джемаль, погибли Джавид, Назим, другие вожди младотурецкого движения. Болгары, сербы, греки отпали от оттоманской империи, и приобрели иной, ужасный смысл слова „нет более в Турции армян‟, впоследствии повторенные Талаатом в его беседе с американским послом Моргентау.

Я никогда не видел вождей младотурецкой партии; но ее рядовых деятелей встречал в былые времена. Многие младотурки, большие и малые, проживали в качестве эмигрантов в Европе и делали, как водится, то, что теперь делаем мы, а до нас и до них делали немецкие, венгерские, польские эмигранты. Четверть-века тому назад участие Ахмета-Ризы (по общему отзыву, честного и чистого человека) во всевозможных международных митингах, когда требовалось что-либо flétrir{4}, было так же обязательно, как теперь речь Виктора Баша и письмо графини Ноайль (выражающей глубокое сожаление, что не может явиться flétrir лично).