Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак

Перине, не выпускавший из рук кинжала, вонзил его графу Арманьякскому в левую руку.

Коннетабль выпустил молодого человека, поднялся на ноги и навзничь упал на стол, стоявший посреди комнаты. Вместе с кровью, сочившейся из ран, он терял остатки сил.

Перине встал и окликнул его в темноте, как вдруг на пороге комнаты появилось третье лицо, держа в руках факел, который и осветил всю эту сцену.

Это был де Л’Иль-Адан.

Перине снова бросился на коннетабля.

— Стой!.. — крикнул де Л’Иль-Адан. — Заклинаю тебя твоей жизнью, остановись! — И схватил Перине за руку.

— Сеньор де Л’Иль-Адан, — сказал Перине, — жизнь этого человека принадлежит мне, сама королева вручила мне ее — вот королевская печать, — так что оставьте меня.

Он вытащил спрятанный на груди пергамент и протянул ею капитану.

Граф Арманьякский лежал на столе и молча наблюдал за происходящим: из-за ран он не мог оказать этим людям сопротивления; его руки висели как плети, и по ним струилась кровь.

— Ну что ж, — усмехнулся де Л’Иль-Адан, — мне его жизнь не нужна, все оборачивается к лучшему.

— Постойте, умоляю! — сказал Леклерк.

— Я дал клятву. Пусти.

Леклерк скрестил на груди руки и стал смотреть, что будет дальше. Де Л’Иль-Адан вынул меч, взялся рукой за конец лезвия, оставив острие свободным на палец, и приблизился к коннетаблю.

Тот, поняв, что все кончено, закинул назад голову, закрыл глаза и стал молиться.

— Коннетабль, — начал де Л’Иль-Адан и рванул у него на груди рубашку, — помнишь, как ты однажды поклялся Девой Марией и Иисусом Христом, что при жизни никогда нс будешь носить красный крест Бургундии?

— Помню, — отвечал коннетабль, — и я сдержал клятву: ведь я сейчас умру.

— Граф Арманьякский, — продолжал де Л’Иль-Адан, склонившись над ним и острием меча начертив кровавый крест на его груди, — ты нагло лгал: вот ты живой, а на груди у тебя красный крест Бургундии. Ты нарушил свою клятву, я свою — сдержал.

Коннетабль ответил вздохом. Де Л’Иль-Адан спрятал меч в ножны.

— Вот все, что мне было от тебя нужно, — заключил он, — а теперь умри, как клятвопреступник, как собака. Дело за тобой, Перине Леклерк.

Коннетабль приоткрыл глаза и слабеющим голосом произнес:

— Перине Леклерк!

— Да, — сказал тот, устремившись к поверженному врагу, готовому уже испустить дух, — да, Перине Леклерк, с которого ты приказал своим солдатам содрать шкуру. Вы тут, кажется, оба говорили, что сдержали свою клятву? Так вот, я сдержал две. Первая, коннетабль: отняла у тебя Париж королева Изабелла Баварская — взамен жизни шевалье де Бурдона. Я поклялся, что ты узнаешь об этом на твоем смертном ложе, и сдержал свое слово. А вторая моя клятва, граф Арманьякский, в том, что ты, узнав все это, умрешь. И ее я сдержал, как и первую, — прибавил Леклерк, вонзая в сердце коннетабля меч. — Да будет Бог с теми, кто честно держит свое слово, — на этом свете, как и на том!

ГЛАВА XXI

Итак, Париж, который не сдался могущественному герцогу Бургундскому и его многочисленной армии, в одну прекрасную ночь, поступив, как легкомысленная куртизанка, открыл свои ворота простому капитану, под командованием которого находилось всего семьсот копейщиков. Бургундцы с огнем в одной руке, с железом — в другой рассыпались по старым улицам города королей, гася огонь кровью, осушая кровь огнем. Перине Леклерк — скрытая пружина этого гигантского действа, выполнив в нем тугюль, о которой мечтал, а именно — отобрав жизнь у коннетабля, затерялся в народе, где потом его тщетно разыскивала история, где он умер так же безвестно, как и родился, и откуда он вышел на час, чтобы принять участие в одной из самых больших катастроф и тем связать с понятием "монархия" свое имя, клейменное позором неслыханного предательства.

Тем временем через все ворота Парижа хлынули толпы вооруженных всадников и закружили по городу, как вороны над полем боя, в поисках своего куска немалой добычи, все права на которую до сих пор принадлежали лишь королевской власти. Львиную долю отхватил прежде всего де Л’Иль-Адан, прибывший первым; затем — мессир Люксембургский, братья Фоссезы, Гревкур и Жан де Пуа; затем, вслед за вельможами, — капитаны гарнизонов Пикардии и Иль-де-Франс и, наконец, крестьяне из предместий — эти, чтобы уж ничего больше не оставалось, набросились на медь, в то время как их хозяева поживились золотом.

После того как была вынесена вся церковная утварь и опустошены государственные сундуки, когда сорвали всю бахрому, все золотые лилии с королевской мантии, на голые плечи старого Карла накинули кусок бархата, посадили его на разбитый трон, сунули в руки перо, а на стол перед ним положили четыре грамоты с королевской печатью. Де Л’Иль-Адан и де Шатлю получили звание маршалов, Шарль де Ланс — адмирала, Робер де Майи — главного раздатчика хлеба; и когда король подписал грамоты, то подумал, что он действительно король.

Народ взирал на все это сквозь окна Лувра.