Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак

— Да что это я, ведь вы получили приказ от прево?

— Нет, берите выше. Приказ исходит от самого герцога Бургундского.

— От герцога?

— Да, — сказал Каплюш, повернув стул на одной ножке и небрежно раскачиваясь на нем, — да, от герцога Бургундского. Он пожал мне руку — часу еще не прошло — и сказал: "Каплюш, друг мой, сделай одолжение, беги в тюрьму' Шатле и жди там моих указаний". А я ему: "Ваша светлость, можете рассчитывать на меня, клянусь животом". Так что яснее ясного: завтра унесут вперед ногами какого-нибудь знатною арманьяка, а перед этим герцог хочет поглядеть на хорошую работу — это дело он и возложил на меня. А если бы приказ исходил от прево, то ею получил бы мой подручный Горжю.

Не успел он кончить, как раздались два удара молотком в наружную дверь; тюремщик спросил у Каплюша разрешения взять лампу, Каплюш согласно кивнул, и тюремщик вышел, оставив семью и гостя в полной темноте.

Через десять минут он вернулся, тщательно закрыл за собой дверь комнаты, но не прошел к своему месту, а остановился у дверей и с каким-то странным удивлением взглянул на гостя.

— Мэтр Каплюш, — сказал он, — пойдемте со мной.

— Отлично, — отвечал тот, допивая вино и прищелкивая языком, как человек, который только тоща по-настоящему оценил друга, когда пришло время с ним расстаться. — Отлично, мне все ясно.

Каплюш поднялся и, взяв меч, оставленный им у дверей, проследовал за тюремщиком.

Они сделали всего несколько шагов по сырому коридору и очутились у лестницы, настолько узкой, что на ум невольно приходила мысль: архитектор, задумавший ее, понимал, что лестница в государственной тюрьме — всего лишь дополнение к ней. Каплюш спускался с ловкостью человека, который хорошо знает дорогу, он напевал мотив любимой песенки и, останавливаясь на каждой площадке, в то время как привратник неумолимо следовал впереди, приговаривал: "Ах ты черт! Ведь какой высокий вельможа". Так они спустились примерно на шестьдесят ступенек.

Тут привратник открыл низкую дверь, такую низкую, что Каплюш — а он был совсем не высок — вынужден был нагнуться, чтобы проникнуть в камеру, находившуюся за этой дверью. Проходя, он отметил, как прочна и надежна дверь: дубовая, в четыре пальца толщиной и вдобавок обита железом. Он одобрительно, с видом знатока, кивал головой.

Темница была пуста. Каплюшу достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться в этом, но он решил, что тот, за кем он послан, на допросе, либо его пытают; он поставил меч в угол и стал спокойно ждать заключенного.

— Пришли, — проговорил тюремщик.

— Хорошо, — кратко ответил Каплюш.

Ришар собрался было уйти с лампой в руке, но Каплюш попросил оставить лампу ему. Тюремщику не было приказано оставлять Каплюша без света, и он исполнил просьбу. Заполучив лампу, Каплюш начал исследовать камеру и был настолько поглощен этим занятием, что не услышал, как дважды повернулся ключ в замочной скважине и опустился тяжелый засов.

В соломе, служившей постелью, он нашел то, что искал: камень, которым узник пользовался как подушкой.

Каплюш положил камень посреди камеры, придвинул к нему старую деревянную скамеечку, поставил на нее фонарь, потом взял меч, смочил камень остатками уже гнилой воды, которую он нашел в кувшине с отколотыми краями, и, сев на пол и зажав камень между коленями, с важным видом стал точить об него меч — ведь от частого употребления в последние дни он слегка притупился. Каплюш прерывал свою работу лишь для того, чтобы проверить, проведя большим пальцем по лезвию, достаточно ли оно остро, и затем с новым пылом принимался за работу.

Он был так поглощен столь приятным занятием, что не заметил, как дверь снова открылась и закрылась и к нему подошел человек, глядевший на него с неподдельным изумлением. Наконец вошедший прервал молчание.

— Черт возьми, мэтр Каплюш, — сказал он — странным делом вы заняты.

— А, это ты, Горжю, — Каплюш вскинул на гостя глаза, но тотчас вновь опустил их на камень, приковывавший все его внимание. — О чем это ты?

— Я говорю, меня прямо поражает, что вас занимают сейчас такие мелочи.

— Естественно, сын мой, — отвечал Каплюш, — ничто не делается без души, а в нашем деле она так же нужна, как в любом другом. Этот меч затупился; это, конечно, неважно во время мятежа: главное — убить, а с какого раза оно получится — все равно; но служба, которую ему предстоит нести, несравнима с той, что он нес весь этот месяц, и тут уж не надо жалеть стараний, иначе уронишь свою честь.

У Горжю теперь был мало сказать — изумленный, а какой-то дурацкий вид. Он молча смотрел на своего учителя, а тот, казалось, работал тем усерднее, чем ближе был его конец.

Спустя некоторое время Каплюш вновь вскинул глаза на Горжю.

— Ты, стало быть, не знаешь, — сказал он, — что завтра состоится казнь?

— Как же, как же, — отвечал Горжю, — знаю.

— Тогда, — сказал Каплюш, вновь принимаясь за работу, — чего же ты удивляешься?

— А вам известно, — в свою очередь поинтересовался Горжю, — кого казнят?