Изба и хоромы

Бывшие крестьяне одного помещика, если таковых в большом селе было 2–3, или одной деревни составляли сельский мир, на сходах домохозяев избиравший старосту, а, при необходимости, и других должностных лиц, например, полевого сторожа. И все внутрихозяйственные и бытовые вопросы решались этим сходом под председательством старосты. Конечно, решали демократически, большинством голосов, но верховодили на сходах несколько богатеев, от которых в большей или меньшей степени зависели очень многие. На взгляд постороннего человека на этих сходах царила совершенная бестолочь: шум, гам, ругань, чуть ли не драки. Но постепенно все успокаивалось и выяснялось, что каким-то чудесным образом деньги поделены до последней полушки, земля – до последнего лоскута, сено – до последнего клочка. Община была связана круговой порукой в исполнении государственных повинностей: хотя подати были разверстаны по дворам, вносилась вся сумма общиной. В том числе и за неплательщика, который, однако, от этого не выигрывал. Обладая дисциплинарной властью над своими членами, мир мог «прижать» недоимщика: отдать в работы, забирая его заработок на восполнение недоимки, продать с торгов часть имущества, а на худой конец – через волостной суд заключить на несколько дней в «холодную» или посечь.

Волостные старшины и старосты

Но главное – община была юридическим владельцем крестьянских надельных земель: домохозяева, по числу мужских душ, получали землю только в пользование, вплоть до того, что у мира было право переделов земли по мере увеличения населения. Это землепользование было уравнительным и увязывалось с качеством и местоположением земли. Пашня могла быть под лесом, с южной стороны опушки, где посевы вымерзали бы в тени, и с противоположной стороны, где они грелись на солнце, вдоль дорог, где они вытаптывались бы, вблизи от деревни и вдалеке (так называемые запольные поля), на южном склоне и на северном и пр.; это мог быть и суглинок, и супесь, и клочок чернозема и т. д. И в каждом таком качественном участке домохозяин получал полоску земли – чтобы по справедливости. Итогом была многополосица: хозяйство велось на множестве участков. А поскольку наделы были невелики, результатом многополосицы была узкополосица: иной раз полосы достигали двух саженей в ширину – поперек только поставить лошадь с сохой, а уж пахать невозможно. А поскольку при «двоении» пашни пахать требовалось и вдоль, и поперек, боронить кругами, постольку снижалось качество агротехники: на высоких гребнях хлеб высыхал, в глубоких бороздах вымокал. Кроме того, результатом многополосицы была чересполосица: узкие полосы через совсем уже узенькие, почти незаметные межи соседствовали с полосами, принадлежавшими другим хозяевам. А это влекло за собой принудительный севооборот: пахать, сеять, убирать требовалось одновременно с соседями, иначе были бы потравы посевов. При таких условиях никакие улучшения, например изменение севооборота, были невозможны. При уравнительных переделах земли крестьянин не был заинтересован в поддержании урожайности своей земли, которая завтра могла оказаться в чужих руках; а в таком случае, зачем работать, бить лошадь, вывозя навоз на поля? Зато все было по справедливости. А, кроме того, плохие хозяева, не способные жить своим умом, угадать время для работ, могли ориентироваться на весь мир. «Мир – большой человек», – говорили крестьяне.

Внутри общины лада не было. Но зато против чужаков она выступала сплоченно, нужно ли было пропить мирской лужок, слупить ведерочкодругое водки с просителя из посторонних или устоять против нажима начальства. «Как мир, так и я. Мир – большой человек»! По отдельности с каждым можно было договориться, приведя резоны, но на миру все становились неуступчивыми, и прежние договоренности не действовали. Как и артель, община способна была ободрать чужака, как липку. П. И. Мельников-Печерский красочно описал и артельные, и мирские порядки в прекрасных романах «В лесах» и «На горах».