Она еще раз оглядела пустую, кажущуюся в звездном свете серой, палубу. Посмотрела на дремлющего у штурвала мальчишку-моряка. Подняла взгляд на морячка, что негромко бормотал какой-то мотивчик в бочке, закрепленной на мачте. Замотала головой, думая, не все ли равно, смотрит ли на нее хоть кто-то, и начала распускать завязи котто. И точно так же начал возиться со шнуром на портах Ашман.
— Не спеши, — прошептала Гледа, распахивая котто и поднимая подол. — Я лягу так, чтобы тебе было удобно. Не бойся, — она закинула руки за голову, — я твоя.
Почему-то ей показалось, что она вновь прикручена к пыточному кресту в замке Хагл.
— Мне удобно, — ответил, подползая на коленях, Ашман. — Простить меня, Гледа.
Он приблизился к ней, словно вынырнул из темноты. Появился из-под черной поверхности возле лодки, в которой Гледа плыла. Так, словно она сама была лодкой, что покачивалась на черной, разбегающейся волнами палубе. Вынырнул. Ухватился за борт. Подставил лицо звездам. Показал наполненные болью и слезами глаза. Положил на ее правую голую ногу левую руку. Почему-то только одну руку. Скользнул ладонью от колена до бедра и ниже. Ниже и внутрь. Задел лоно. Заставил ее поддаться какому-то незнакомому, но сладостному чувству. Заставил закрыть глаза. Напрягся. И… ничего не сделал. Замер. Закашлялся. Захрипел. Снял руку с бедра. Резко сдернул руку с ее бедра, оцарапав ее или мозолями, или ногтями.
Гледа открыла глаза и увидела лицо Ашмана. Его глаза были вытаращены и наливались кровью прямо под ее взглядом. Его рот был открыт, его губы дрожали, но ничем не могли ему помочь, потому что уже трещали, ломались кости у него в плечах, трещали ребра, и крик ужаса обращался чуть слышным хрипом, потому как вместе с костями сминалась гортань. Вот глаза энса вовсе залила кровь, через секунду она же хлынула изо рта и из ушей, а мгновением позже с глухим треском энс Ашман весь целиком обратился в груду переломанных костей. Дрожа от ужаса, Гледа вновь положила руки на живот, опустила взгляд и увидела на палубе, направленный точно ей в лоно, приготовленный Ашманом кинжал. Увидела и закричала.
Экинус показался на горизонте через час после рассвета.
Чилдао отдала нужные команды морякам и подолшла к Гледе, которая только-только начала приходить в себя. Рядом с ней с середины ужасной ночи теперь неотлучно находилась Дикта.
— Как она? — спросила Чилдао у воительницы.
— Только-только перестала дрожать, — ответила Дикта.
— Как ты? — прошептала Чилдао, наклонившись к уху Гледы. — Хочешь меня о чем-то спросить?
— Да, — прошептала в ответ Гледа. — Думаешь, Ласточка хотела меня защитить?
— Она защищала свою раковину, — вздохнула Чилдао.
— Чила, — голос Гледы задрожал. — Ты, правда, не знаешь, что мы должны сделать?
— Оставаться людьми, — ответила Чилдао. — Это уже немало.
— Почему Ролиг называет тебя Брик? — спросила Гледа. — В честь корабля?
— Нет, — покачала головой Чилдао. — В честь своей сестры. Я заняла ее тело. Не по своей воле, но заняла. И он надеется, что сестра вернется. Когда я умру.
— А ты умрешь? — спросила Гледа.
— Если все получится, то, скорее всего, — улыбнулась Чилдао. — Такие, как я, Адна, Мортек… что-то вроде заразы.
— Я тоже хочу умереть, — сказала Гледа.
— Даже не думай, — погрозила ей пальцем Чилдао.
Глава двадцать восьмая. Мгла
«Если нет сил идти, оглянись. Возможно, найдешь силы убегать»
— Ты можешь спеть? — спросил Варга.
Странным было услышать подобное от храмового соглядатая. Еще более странным показалось то, что это было первым, что Рит услышала, придя в себя. Проснувшись, если можно было назвать сном падение в темную бездну длиной в несколько часов. До песен ли, если всякий человек, пробудившись, должен сначала протереть глаза, потянуться, оправиться да бросить в лицо хотя бы пару пригоршней воды? С другой стороны, до умывания ли, если лицо пылает огнем? Если саднят раны на теле? Хотя как раз против пламени холодная вода бы не помешала. Ну что, дочь степей? Куда тебя занесло на этот раз? Что ты помнишь из вчерашнего вечера? Сумрак, опустившийся на узкие улицы города, похожего на города Фризы, теснящиеся двухэтажные дома из темного кирпича и гудение колокола? И ради чего все это? Ради чего все это путешествие через Беркану? Только ли для того чтобы отвлечь внимание от Гледы? А если бы это внимание не отвлекалось? Что бы изменилось? Неужели те силы, что следовали за Рит, не следовали бы точно так же за Гледой? Или никому не дано предугадать, чем обернется тот или иной шаг? А что если близость того же Варги или даже Лура к подлинному сосуду обернулась бы чем-то непоправимым? Или и это всего лишь уговоры самой себя? И что значит — «Ты сможешь спеть»?