Читаем Избранное полностью

Я на Вачу ехал плача,

Еду с Вачи — хохочу.

Суток пять как просквозило.

Море — вот оно стоит.

У меня что было — сплыло,

Проводник воротит рыло

И за водкой не бежит.

Рупь последний в Сочи трачу,

Телеграмму накатал:

«Шлите денег — отбатрачу.

Я их все прохохотал».

Где вы, где вы, рассыпные?

Хоть ругайся, хоть кричи.

Снова ваш я, дорогие,

Магаданские, родные,

Незабвенные бичи!

Мимо носа носят чачу,

Мимо рота — алычу.

Я на Вачу еду — плачу,

Над собою хохочу.

[1977]

ПРО ГЛУПЦОВ

Этот шум — не начало конца,

Не повторная гибель Помпеи,

Спор вели три великих глупца:

Кто из них, из великих, глупее.

Первый выл: — Я физически глуп! —

Руки вздел, словно вылез на клирос, —

У меня даже мудрости зуб,

Невзирая на возраст, не вырос!

Но не приняли это в расчёт,

Даже умному это негоже.

Ах, подумаешь — зуб не растёт!

Так другое растёт — ну и что же?

К синяку прижимая пятак,

Встрял второй: — Полно вам, загалдели!

Я способен всё видеть не так,

Как оно существует на деле.

Эх! Нашел чем хвалиться, простак! —

Недостатком всего поколенья.

И, к тому же, всё видеть не так —

Доказательство слабого зренья.

Третий был непреклонен и груб,

Рвал лицо на себе, лез из платья:

— Я — единственный подлинно глуп,

Ни про что не имею понятья.

Долго спорили — дни, месяца,

Но у всех аргументы убоги.

И пошли три великих глупца

Глупым шагом по глупой дороге.

Вот и берег, дороге конец.

Откатив на обочину бочку,

Жил в ней самый великий мудрец, —

Мудрецам хорошо в одиночку.

Молвил он подступившим к нему, —

Дескать, знаю — зачем, кто такие,

Одного только я не пойму —

Для чего это вам, дорогие!

Или, может, вам нечего есть?

Или мало друг дружку побили?

Не кажитесь глупее, чем есть,

Оставайтесь такими, как были.

Стоит только не спорить о том,

Кто главней, — уживётесь отлично.

Покуражьтесь ещё, а потом,

Так и быть, приходите вторично.

Он залез в свою бочку с торца,

Жутко умный, седой и лохматый.

И ушли три великих глупца —

Глупый, глупенький и глуповатый.

Удаляясь, ворчали в сердцах:

— Стар мудрец, никакого сомненья!

Мир стоит на великих глупцах,

Зря не выказал старый почтенья.

Потревожат вторично его,

Тёмной ночью попросят: — Вылазьте! —

Всё бы это ещё ничего,

Но глупцы состояли при власти.

И у сказки бывает конец,

Больше нет на обочине бочки,—

В «одиночку» отправлен мудрец.

Хорошо ли ему в «одиночке»?

[1977]

* * *

На уровне фантастики и бреда,

Чуднее старой сказки для детей,

Красивая восточная легенда

Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.

И кто нырнет в холодный этот омут,

Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, —

Того болезнь да заговор не тронут,

А кто потонет — обретет покой и тишину.

Эх, сапоги-то стоптаны! Походкой косолапою

Протопаю по тропочке до каменных гольцов,

Со дна кружки блестящие я соскоблю, сцарапаю

Тебе на серьги, милая, а хошь и на кольцо.

Я от земного низкого поклона

Не откажусь, хотя спины не гнул.

Родился я в рубашке из нейлона,

На шелковую тоненькую, жаль, не потянул.

Спасибо и за ту на добром слове.

Ношу — не берегу её, не прячу в тайниках.

Её легко отстирывать от крови,

Не рвётся — хоть от ворота рвани ее — никак.

Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихой сапою,

Всмотрюсь во дно озёрное при отблеске зарниц,

Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю

Тебе на ожерелие, какое у цариц.

Пылю по суху, топаю по жиже,

Я иногда спускаюсь по ножу.

Мне говорят, что я качусь всё ниже,

А я и по низам высокий уровень держу.

Жизнь впереди — один отрезок прожит.

Я вхож куда угодно — в терема и в закрома.

Рождён в рубашке — Бог тебе поможет,

Хоть наш, хоть удэгейский — старый Сангия-

мама!

Дела мои любезные, — я вас накрою шляпою,

Я доберусь, долезу до заоблачных границ.

Не взять волшебных ракушек — звезду с небес сцарапаю

Алмазную да крупную, какие у цариц.

Нанёс бы звёзд я в золочёном блюде,

Чтобы при них нам век прокоротать,

Да вот беда — ответственные люди Сказали: —

Звёзды с неба не хватать!

Ныряльщики за ракушками — тонут,

Но кто в рубахе — что тому тюрьма или сума?!

Бросаюсь головою в синий омут —

Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама!

Но до того, душа моя, по странам по Муравиям

Прокатимся — и боги подождут, повременят.

В морскую гальку сизую, в дорожки с белым гравием

Вобьём монету звонкую, затопчем — и назад.

А помнишь ли, голубушка, в денёчки наши летние

Бросал я в море денежку — просила ты сама.

И может быть, и в озеро те ракушки заветные

Забросил я для верности — не Сангия-мама.

[1978]

ИЗ ДЕТСТВА

Аркадию Вайнеру

Ах! Время — как махорочка.

Всё тянешь, тянешь, Жорочка.

А помнишь — кепка, чёлочка

Да кабаки до трёх.

А чёрненькая Норочка

С подъезда пять — айсорочка,

Глядишь — всего пятёрочка,

А вдоль и поперёк.

А вся братва одесская…

Два тридцать — время детское,

Куда, ребята, деться, а?

К цыганам в «поплавок»!

Пойдёмте с нами, Верочка, —

Цыганская венгерочка.

Пригладь виски, Валерочка,

Да чуть примни сапог.

А помнишь вечериночки

У Солиной Мариночки —

Две бывших балериночки

В гостях у пацанов.

Сплошная безотцовщина,

Война, да и ежовщина,

А значит — поножовщина

И годы до обнов.

На всех клифты казённые

И флотские, и зонные,

И братья заблатнённые

Имеются у всех.

Потом отцы появятся,

Да очень не понравятся.

Кой с кем, конечно, справятся,

И то — от сих до сех.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия