Читаем Избранное полностью

А за нами двумя —

Бесноватые псы.

Девять граммов горячие,

Как вам тесно в стволах!

Мы на мушках корячились,

Словно как на колах.

Нам — добежать до берега, до цели,

Но свыше — с вышек — всё предрешено.

Там у стрелков мы дёргались в прицеле.

Умора просто, до чего смешно.

Вот бы мне посмотреть,

С кем отправился в путь,

С кем рискнул помереть,

С кем затеял рискнуть…

Где-то виделись будто.

Чуть очухался я,

Прохрипел: «Как зовут-то?

И какая статья?»

Но поздно, зачеркнули его пули

Крестом — затылок, пояс, два плеча.

А я бежал и думал: «Добегу ли?» —

И даже не заметил сгоряча.

Я к нему, чудаку —

Почему, мол, отстал?

Ну, а он — на боку

И мозги распластал.

Пробрало! — телогрейка

Аж просохла на мне.

Лихо бьет трёхлинейка,

Прямо как на войне.

Как за грудки, держался я за камни,

Когда собаки близко — не беги.

Псы покропили землю языками

И разбрелись, слизав его мозги.

Приподнялся и я,

Белый свет стервеня.

И гляжу — кумовья

Поджидают меня.

Пнули труп: «Сдох, скотина,

Нету проку с него».

За поимку — полтина,

А за смерть — ничего.

И мы прошли гуськом перед бригадой,

Потом — за вахту, отряхнувши снег.

Они — обратно в зону, за наградой,

А я — за новым сроком за побег.

Я сначала грубил,

А потом перестал.

Целый взвод меня бил —

Аж два раза устал.

Зря пугают тем светом —

Тут с дубьём, там с кнутом.

Врежут там — я на этом,

Врежут здесь — я на том.

А в промежутках — тишина и снеги,

Токуют глухари, да бродит лось…

И снова вижу я себя в побеге,

Да только вижу, будто удалось.

Надо б нам вдоль реки,—

Он был тоже не слаб,—

Чтоб людям не с руки,

А собакам — не с лап.

Вот и сказке конец,

Зверь бежал на ловца.

Снёс, как срезал, ловец

Беглецу пол-лица.

Я гордость под исподнее упрятал,

Видал, как пятки лижут гордецы.

Пошёл лизать я раны в лизолятор —

Не зализал, и вот они, рубцы.

Всё взято в трубы, перекрыты краны,

Ночами только воют и скулят,

Но надо, надо сыпать соль на раны.

Чтоб лучше помнить — пусть они болят.

[1976–1977]

* * *

Вадиму Туманову

В младенчестве нас матери пугали,

Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой.

Они в сердцах бранились и едва ли

Желали детям участи такой.

А мы пошли за так на четвертак, за-ради бога,

В обход и напролом и просто пылью по лучу.

К каким порогам приведёт дорога?

В какую пропасть напоследок прокричу?

Мы север свой отыщем без компаса,

Угрозы матерей мы зазубрили как завет.

И ветер дул, с костей сдувая мясо

И радуя прохладою скелет.

Мольбы и стоны здесь не выживают,

Хватает и уносит их позёмка и метель.

Слова и слёзы на лету смерзают,

Лишь брань и пули настигают цель.

Про всё писать — не выдержит бумага,

Всё в прошлом, ну, а прошлое — быльё и трын-трава.

Не раз нам кости перемыла драга.

В нас, значит, было золото, братва.

Но чуден звон души моей помина,

И белый день белей, и ночь черней, и суше снег.

И мерзлота надёжней формалина

Мой труп на память сохранит навек.

Я на воспоминания не падок,

Но если занесла судьба — гляди и не тужи.

Мы здесь подохли, — вон он, тот распадок.

Нас выгребли бульдозеров ножи.

Здесь мы прошли за так, за четвертак, за-ради бога,

В обход и напролом и просто пылью по лучу,—

К таким порогам привела дорога.

В какую ж пропасть напоследок прокричу?

[1977]

БЕЛЫЙ ВАЛЬС

Если петь без души — вытекает из уст

белый звук.

Если строки ритмичны без рифмы,

тогда говорят — белый стих.

Если все цвета радуги снова сложить —

будет свет, белый свет.

Если все в мире вальсы сольются в один —

будет вальс, белый вальс

Какой был бал — накал движенья, звука, нервов!

Сердца стучали на три счёта вместо двух.

К тому же дамы приглашали кавалеров

На белый вальс традиционный, и захватывало дух.

Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,

Давно решился пригласить её одну,

Но вечно надо отлучаться по делам —

Спешить на помощь, собираться на войну.

И вот, всё ближе, всё реальней становясь,

Она, к которой подойти намеревался,

Идёт сама, чтоб пригласить тебя на вальс,

И кровь в виски твои стучится в ритме вальса.

Ты внешне спокоен средь шумного бала,

Но тень за тобою тебя выдавала —

Металась, ломалась, дрожала она

В зыбком свете свечей.

И бережно держа, и бешено кружа,

Ты мог бы провести её по лезвию ножа.

Не стой же ты руки сложа,

Сам не свой и ничей.

Был белый вальс — конец сомнений маловеров

И завершенье юных снов, забав, утех.

Сегодня дамы приглашали кавалеров

Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.

Возведены на время бала в званье дам,

И кружит головы нам вальс как в старину,

Но вечно надо отлучаться по делам —

Спешить на помощь, собираться на войну.

Белее снега белый вальс, — кружись, кружись,

Чтоб снегопад подольше не прервался!

Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,

И ты был бел, бледнее стен, белее вальса.

Ты внешне спокоен средь шумного бала,

Но тень за тобою тебя выдавала —

Металась, ломалась, дрожала она В зыбком свете свечей.

И бережно держа, и бешено кружа,

Ты мог бы провести её по лезвию ножа.

Не стой же ты руки сложа,

Сам не свой и ничей.

Где б ни был бал — в Лицее, в Доме офицеров,

В дворцовой зале, в школе — как тебе везло —

В России дамы приглашали кавалеров

Во все века на белый вальс, и было всё белым-бело.

Потупя взоры, не смотря по сторонам,

Через отчаянье, молчанье, тишину,

Спешили женщины притти на помощь к нам —

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия