Избранное

— Пневмония болезнь коварная, однако сейчас с ней умеют бороться. — Старичок заговорил как-то очень по-врачебному. — Я иногда почитываю специальную литературу, у меня, знаете ли, сын возглавляет клинику. Помня о моем интересе, кое-что посылает. — Сказано было не без гордости. — Кстати, — продолжал старичок, не смущаясь упорным молчанием Жильцова, — вас не удивляет, что мы разучились называть самые простые недуги по-русски? Простуду называем респираторным заболеванием или катаром верхних дыхательных путей. Вместо воспаления легких говорим «пневмония». Право же, ученые слова не способствуют бодрости духа у заболевшего…

Жильцову стало жаль священника. Неудержимо болтливыми обычно делаются очень одинокие старики. У священника, конечно, нет в городе подходящей компании, только малограмотные старухи. И неизвестно, какие у него отношения с сыном, если тот возглавляет клинику. В наше время странно иметь отцом священника.

В дом к Жильцовым старичок вошел уверенно и непринужденно. Белый узелок с торчащими кончиками он поместил на тумбочку возле кровати. На вошедших следом за ним Жильцова и мать оглянулся с досадой.

— Оставьте нас! — к досаде прибавлялось недоумение: как это в русском доме не знают, что исповедь совершается наедине со священником!

Они послушно вышли. Жильцов притворил дверь. Он заметил, с каким острым интересом взглянул отец на рясу и крест. Пока Жильцов ездил за священником, отцу, кажется, полегчало. Но мать и не надеялась на облегчение, она вовсе упала духом.

— Собака под вечер выла. Не к добру.

— Вы бы, мама, легли. Опять будете мучиться с ногами, — сказал Жильцов.

Мать горько отмахнулась: «Не до меня сейчас». Она усердно лечилась от тромбофлебита, от склероза, от гипертонии, от радикулита, но заметно сдавала не от своих недугов, а когда заболевал отец, не признававший за собой стариковских хворей и заболевавший всегда тяжело, что он сам считал признаком волевого и размашистого характера. По отцу, слабые люди болеют слабо, а сильные сильно.

В комнате перед спальней — старики называли эту комнату залой — негде было сесть, кроме как за обеденный стол. И мать, и Жильцов по давней привычке оказались на своих всегдашних местах и оба старались не глядеть на отцовский пустой стул. Мать опухшими в суставах пальцами нашаривала на клеенке невидимые крошки. Жильцов сидел как на иголках. Черт его дернул связаться с попом, когда отцу нужна медицинская помощь! Вот морока. Старичок, видно, не торопится. Хоть бы знать, как называется эта… как ее?.. Процедура, что ли? Нет, обряд…

Жильцов спросил мать, какой обряд совершает священник.

— Исповедует. После причащать будет… — Она отвечала неуверенно, плохо помнила церковные обряды. Да и что могла она помнить? Разве что в детстве ее водили в церковь по праздникам. Замуж вышла — расписывалась по-новому, в Совете. Детей рожала — метрики получала в загсе. Болела — шла в поликлинику за бюллетенем. На пенсию оформлялась — понесла справки в собес. А там и внуки на руках — набирай второй трудовой стаж. Словом, никакого не случалось у нее повода заглянуть в церковь, хотя на пасху непременно печет куличи. С утра у духовки, а вечером, как на Май или на Восьмое марта, гостей полон дом. Для матери все праздники в одной заботе — чтобы тесто удалось и чтобы стол ломился. Не присядет. Зато в будние дни она все вечера у телевизора. Только в каком-нибудь фильме и увидишь что-то церковное. Больше негде увидеть, только по телевизору.

Жильцов вспомнил, что недавно вместе с матерью смотрел по телевизору старый фильм «Праздник святого Иоргена». Припомнилось, как там монахи пересчитывали пачки денег.

«Старичку-то надо заплатить! — спохватился Жильцов. — У них, наверное, полагается».

Он спросил у матери, не слыхала ли она, какие у священников расценки.

— Он разве с тебя вперед не взял? — встревожилась мать.

— В том-то и дело. И разговору не было о деньгах. Но один лектор рассказывал, они дерут за все. За свадьбы, за крестины. В общем, за каждую услугу. Но, может быть, у них не все дерут. Прежний себе особняк отгрохал, «Волгу» купил, а этому интеллигентному старичку начнешь деньги совать, он обидится. У него сын заведует клиникой, профессор или доктор наук, тоже надо принять во внимание.

Мать потупилась, усерднее занялась невидимыми крошками на клеенке.

— Егоровых бабушка прошлый месяц носила внучку крестить. Говорят, платила, но сколько — кто ее знает? Она тайком носила. Сын и невестка против, так она потихонечку.

— Ничего себе потихонечку, — Жильцов усмехнулся, — вся улица в курсе.

— Мало ли что говорят, — возразила мать и, помолчав, добавила: — Насчет платы я не слыхала.

— Вы бы, мама, спросили у нее завтра, сколько ему платить, — Жильцов кивнул на дверь спальни, все еще закрытую. — А то, может, она сама и отнесет ему в церковь?

— Что ты! — мать перепугалась. — Ей только попади на язык. По всему поселку разболтает, что мы попа звали. Отец всю жизнь передовик, портрет повесили на доске ветеранов. Узнают — снимут. — Мать тихо заплакала в тугой комочек носового платка.