На туберкулёзном сквозняке предместьяВспыхнули сирени грозные созвездья,Ясны, безымянны и неумолимы:Аромат надежды с привкусом малины.Май сочится в листья, разъедает стены,Длинно запевают дальние сирены,Девочки гуляют, всхлёбывая пиво,С краешку чужого чумового пира.Тяжко бремя жизни, очи жизни кротки.Правая в кармане, лезвие на кнопке,Молния без грома – молча третий лишнийПрямо в пыль и мусор рассыпает вишни.Ягода-малина, сладкая забава,Что ж у вас за праздник – тёмно да кроваво…И проходит краем вдоль обиды майскойЖенщина под чёрной бесполезной маской.«Непогода пришла как отряд батьки Махно…»
Непогода пришла как отряд батьки Махно:Гогоча, из горла прихлёбывая, прикладом стуча в окно,Выгребая запасы осенние из подвалов и с чердаков…Да не боись, чего там – ноябрь всегда таков.Если воля и холод сойдутся – родится смерть.Ничком на овчинку неба падает степь,Серая, буранная пустота,Но сердце уже не обманешь – родная, та,Где не за что ухватиться душе слепой,Где – если заплачешь, в сердцах оборвут: «Не пой!»А замёрзнешь, тряхнут за шиворот: «Встань!»Россия моя, Россия, свиданье тайнНепостижимых! Когда по снежной стернеВедут, матерясь, к обрыву или к стене,На сквозном перекрёстке иных дорогСвернут напоследок цигарку: курни, браток…И ты вдыхаешь дымок и не помнишь зла.О жизни ли горевать, если всё – зола?О смерти ли, если даже махра – сыра?Крайнему: докурите, а мне – пора.«Шпили, башенки, колоколенки до колен…»
Шпили, башенки, колоколенки до колен:На закате город у ног моих догорел.Я не помню, что пели уголья под стопой.Затоптала огонь до искорки золотой!Шпили, башенки, колоколенки – всё зола…Даже имя позабыла, каким звала.Отворила створы – неси, река, невесомый прах,Напои опалённые корни подземных трав.По лихим местам, да по выжженным,Порастай, земля, частым вишеньем!«Выходя из маршрутки у базара или вокзала…»
Выходя из маршрутки у базара или вокзала,«Ты высокий как небо» – цыганка ему сказалаИ пошла, загребая подолом сухой снежок,У бродячей судьбы золотой забирать должок.А водила… Водила до первого поворотаНа дорогу глядел и лыбился криворото,И дышало небо в крутое его плечоРавнодушно разгневанно, холодно горячо.«А мы – нездешние… Нездешним…»