Избранное

— К утру уж точно. — Он опустил окно. — Завтра начнем невод чинить. Сливная вся в клочьях, нижняя подбора пожевана вся, вертикала вообще нету.

— Пустяк.

— Да это… — отмахнулся Толик. — По берегу выстлал и форшмачь. Не то что на палубе, на берегу хорошо.

— Еще бы.

— Неводок будет как новенький, — улыбнулся Толик. — Правда, сдачу потеряли. Но скоро жировая навалится, неводок налажен, глядишь, и Андрея обставим.

— Андрея трудно.

— Андрея трудно, — согласился Толик, — но можно… Наш дед не хуже его курит в этой промышленности. А Николаева запросто.

— И делать нечего.

— От черт! — Толик опять потянулся к окну. — Скорее бы стихало.

— К утру все нормально будет.

Заскрипели ступеньки на трапе, послышалось «пхе-х», и выбрался дядя Степа. Боком полез из рубки. Не глядя на нас, бросил:

— Ложитесь спать. Завтра встанем чуть свет. Пхе-х!

— Сейчас! Вот партию сгоняем. Ну, пойдем, что ли?

— Пойдем.

Спускаемся в кубрик, в последний раз глянул на окна, где бесилась ночь с дождем и холодом.

— …и гонит в ослепительной лазури-и-и… — опять запел Толик.

Кораблики, кораблики…

Передо мной сияло чистое море.

Мальчик в резиновых сапожках с зайчиками на голенищах

I

Я шел с моря.

Поднялся в рубку, море искрится и блещет. Небо чистое, воздух теплый. На горизонте зеленеет полоска берега, через несколько часов ступим на твердую землю.

Твердая земля… Месяца три мы не видели ее. Когда уходили в путину, она была в белых сугробах, а сейчас там трава до плеч. В тундре стада куропаток, в озерах компании уток и гусей, по увалам бродят медведи, сгребая бруснику.

Прямо по курсу обозначились строения на берегу. Это Кирпичный, местечко в пяти километрах от колхоза. Четверо дедов там каждый год обжигают кирпичи.

— Володя, держи на Кирпичный, — сказал я помощнику.

— На лано?

— На лано.

— И какая нужда?

Сейчас мы идем домой, на пирсе парней ждут дети, жены. У них будет праздник. Меня там никто не ждет, ни жена, ни просто женщина, в чьих глазах светилась бы радость.

Несколько лет назад я был женат, жизни не получилось. Не знаю, кто из нас прав, кто виноват, но после этого на семейную жизнь других я смотрю с грустью, на влюбленных — с сомнением. Впрочем, были и у меня времена, когда в морях сходил с ума от любви, бесился от ревности. Все было…

Володя ткнул сейнер носом в берег, я прыгнул на прибойку. Шагнул, и меня повело в сторону — что значит много времени не ходить по твердой земле.

Сегодня воскресенье. И на земле праздник, тепло и чисто. Хоть море, хоть солнце, хоть промытая галька на прибойке. Ружье с патронташами мне показалось ненужным, и я хотел передать его на судно, но Володя уже отошел от берега. Как палку, кинул, ружье за спину.

Брел по травянистому берегу, встретил ручеек. Он был чистый, я не удержался, присел на бережок и закурил. Надо мной, свистя крыльями, пролетели гагары, они понесли рыбу в клювах. В море торчали нерпичьи головы, некоторые из них держали рыбу в зубах. Один я бездельничал…

Прошел несколько заросших кедрачом сопочек, куропаточные выводки стали попадаться все чаще. Они отлетали на несколько шагов и с любопытством смотрели.

В огромнейшем овраге наткнулся на старую медвежью берлогу. Она была очень живописна: под крутым обрывом, заваленная пересохшими кустами, травой и целыми деревьями.

Часа через два устал, развалился на мягком ягеле и смотрел в небо. Оно было далекое и синее. Мартышки, маленькие чайки, с писком вившиеся над озером, перелетали ко мне. Долго любовался их пепельными в черном обрамлении крылышками. Потом они надоели мне, стрельнул мимо, они унеслись к озеру, но через минуту опять прилетели.

Где-то Москва, Нью-Йорк, Япония, Южный полюс, а тут вот Камчатка. Ни людской толчеи, ни шелеста шин, ни запаха бензина. Ширь и приволье!

Нет! Тем, кто не испытал мучительно сладкого чувства бродяжничества по дикой природе, не изведал одиночества в океане, не знает страха опасности и жуткой прелести риска, тому не понять, почему Кук и Нансен уходили от каминов в просторы морей, почему Дерсу Узала, попав в сутолоку цивилизации, прятался в погреб и там разводил костер.

Я насобирал валежника в кедраче, чиркнул спичкой. Дым повалил столбом и под самыми облаками разостлался тонкой пленкой. Мартышки стали играть с дымом.

Природа… неудавшаяся любовь, предательство друзей, мелочные придирки родственников, тоска и обиды — все теряет смысл и значение на природе.

«Пожалуй, мне повезло», — подумал я, вспоминая свою жизнь. И мне стало хорошо… было радостно, что я делал те поступки, а не другие, поступал так, а не иначе. Давно у меня не было такого настроения. Костер догорал, а сучья собирать не хотелось.

II