Избранное

Заниматься приходилось по десять часов в день, но особой усталости я не чувствовал, быстро привык к напряженному армейскому ритму, ведь и силенка была, и на здоровье не жаловался. Да и отчего особо уставать? К тяжелой работе сызмала привык. Кормят досыта. С самого начала войны так сытно-то, пожалуй, я еще и не ел.

Решил я бросить курить. Тяжело было первое время терпеть, с четырнадцати лет смолил, здорово привык: ночами снилось, как блаженно затягиваюсь махорочным дымом, — но все-таки выдюжил: бросил, как отрезал. А вместо махорки мне стали давать дополнительный сахар…

В свободное время я читал, читал, можно сказать, с жадностью голодного хариуса. Проглатывал целые тома, но этого мне казалось мало. И я начал повсюду таскать с собой книжки поменьше, те, что можно было засунуть в карман. Во время перерыва или другой какой паузы вытащу из кармана книжку и — готов, по уши влезаю в нее.

После обеда у нас был обязательный «мертвый час», полагалось в постели спать. А мне до того жаль было столько времени терять даром! И я решил: буду читать! Но в первый же день попал я в немилость нашему помкомвзвода сержанту Разумнову. Так-то, вообще, мы ладили с ним, к делу я отношусь с душой, не устаю от курсантской службы, не хнычу. Какие претензии?

И вот, только я углубился в «Хаджи-Мурата», только успел отойти из нашего века в век прошлый, с горячими скакунами, только успел прочитать царское мнение: «Что бы была Россия без меня?» — как услышал сзади чей-то строгий окрик. Еще ничего не понимая, я обалдело повернулся.

— Вы что, курсант Мелехин, оглохли? Встаньте, когда командир обращается к вам!

Я поспешно встал, виновато смотрю на начальство.

— Зачем, спрашиваю, нарушаете? Почему не спите?

— Не спится мне, товарищ сержант…

— Спится — не спится, а сейчас же в постель! Слышите — сей минут…

— Да ведь напрасно время-то пропадет… — стараюсь я убедить сержанта.

Но он почему-то вдруг вспыхнул:

— Не рассуждать! И как вы стоите? Смирно! И мне смотреть в глаза, в глаза. Вы что — до сих пор не знаете, что командиру нужно в профиль смотреть?

— Я думал, что профиль — это сбоку, — зачем-то поправил я неуверенно.

— Молчать! — сердито оборвал Разумнов. — Мне лучше знать, — с какого боку…

Тут нас и застал взводный, лейтенант Тузиков. Сержант, еще не остывший, сказал ему с нажимом: дескать, какая же дисциплина, если каждый курсант будет делать что ему вздумается.

И вижу я, как на красивом лице лейтенанта удивленно приподнялись брови, смотрит он на меня и будто впервые видит. А тут надо добавить, что среди мужчин я редко видел людей такой красоты, как Тузиков. Он чуть пониже меня ростом, но очень стройный, гибкий, ладный, но больше всего, конечно, поражало его лицо: ясные синие глаза и тонкие черные брови — было оно и прекрасным, и нежным, и мужественным. Тузиков воевал, и не так-сяк, а механиком-водителем «тридцатьчетверки». Офицером он стал уже после войны. Я заметил: он никогда не тушуется ни перед кем — даже перед самым высоким начальством. Держится ровно, с достоинством. И с нами, курсантами, разговаривает уважительно, не старается подавить знанием или званием.

Лейтенант всегдашним своим ровным голосом сказал сержанту:

— Можете отдыхать, я сам с ним поговорю.

После ухода Разумнова, он велел мне сесть, и сам сел напротив. Взял книгу. Пробежал глазами, прочел вслух:

— «Что бы была Россия без меня?» Уже вычитали это?

— Да-а…

— Ну и что думаете по этому поводу?

Я и побаиваюсь слегка лейтенанта, и в то же время интересно мне поговорить о прочитанном.

— Да страшный был человек, Николай-то! — говорю я, волнуясь. — Ну — царь. Но о себе думать такое: «Что бы была Россия без меня?»

— Да-да… — лейтенант задумчиво посмотрел на меня.

— Я вот думаю, — развиваю я дальше, — почему это смертный человек доберется до власти и начинает воображать, что без его мудрого руководства вся жизнь вообще бы остановилась… Я вот думаю, товарищ лейтенант, это… ну… не по-людски… хоть бы и царь…

— Хорошо, Мелехин, что ты не механически читаешь, думаешь… Человек думать должен. Не думавши — не поймешь. А не поймешь, — будешь талдычить с чужих слов.

— Да-а, — вздыхаю я, — думать-то интересно, да отстал я с развитием, читать некогда было — все пила, да багор, да топор…

— Ничего, Мелехин, еще не поздно. А Толстой-то каков, а? — неожиданно горячо воскликнул лейтенант, — Какую беспощадную правду говорит! Дать такую оплеуху царю при его сродственниках. На это, брат, не только талант, большое человеческое мужество нужно. Настоящий писатель… никогда не кривил душой… Люблю Толстого.

Лейтенант помолчал, постучал пальцами по столу.

— Читаешь, значит, Мелехин. Только вот не во вред ли здоровью, ежели не отдыхать после обеда?

— Нет, товарищ лейтенант! — с жаром и надеждой проговорил я. — Да днем-то мне все равно не спится! Ночи хватает! И наверстать хочется упущенное… И книги есть…