Избранное

— Он из муромских, — разглагольствует старшина. — Чтобы вылепить такого типа, жизни-матушке пришлось много веков перемешивать скифско-сарматско-русскую и прочую кровь. Пока не получилось это чудо. Сам видишь, каков воробей! И грудь, гляди, мощная, как у воробья колено…

— Да уж вижу, — невольно улыбаюсь я.

— А почему разбойник, сам уразумеешь. Свистеть, правда, не свистит, но своей музыкой скоро весь полк в гроб загонит.

— Зачем же всех, — приятным звучным голосом говорит Воробей-разбойник. — Достаточно одного тебя, Насоса-Крыльчаткина…

— Как? — переспросил я.

— Меня сим именем достойным величают, — поклонился старшина. — Гайдуков-Насос-Крыльчаткин!

— Почему же… — только и смог спросить я.

— А потому, — захохотал усатый гетман Трезвиньский, — что в полку никто не может тягаться с ним по части выпивки…

— Он по этой части, — хихикает и Воробей-разбойник, — вроде центробежного насоса. Знаешь ведь, в танке?

— Знаю… — откровенно хохочу я, без стеснения разглядывая старшину.

А он ладонью поглаживает впалое длинное брюхо под широким ремнем и ребячески подтверждает:

— Да, могу…

— Правда, и танк лучше всех водит, — добавляет Воробей-разбойник. — Звание имеет мастер вождения.

— Ну, эти длинноты ни к чему… — вдруг застеснялся Насос-Крыльчаткин. — Пусть лучше командир представится, его черед.

— Зовут меня Федей… Федя Мелехин, — говорю и чувствую, что волнуюсь, как на экзамене. — В прошлом — сплавщик и лесоруб. По национальности коми. Есть такая земля на севере Союза…

— Ну, чудеса! — воодушевился Насос-Крыльчаткин. — Вот экипаж! Украинский гетман, муромский разбойник, я представляю сибирских казаков, а теперь еще коми человек. Постой! Какой же титул мы тебе дадим? У вас что, свой язык?

— А как же? — обиделся я такому невежеству.

— А ну-ка, прочитай что-нибудь.

Я не стал церемониться и прочитал куплет задушевной народной песни:

Югыд кодзув, петав, петав,Зарни кодзув, петав,Югьяв портмась вым сянь,Петав рытья кыа борын.

— Смотри-ка, ни одного знакомого слова! — удивился Насос-Крыльчаткин. — И звучно как… А сам-то ты вроде россиянин — белокурый, голубоглазый, не отличишь. Слушай, Федя… Уж позволь ты мне по имени…

— Конечно, что за вопрос! — согласился я.

— Пока мы тебе титула не подобрали!.. А уж коли все титулованные, и тебе надо. Переведи ты нам, чего прочитал.

Звездочка ясная, выйди же, выйди,

Выйди, звезда золотая, блистай,В небе высоком свети и блистай,Выйди же после зорьки вечерней…

— Да ведь красиво! А свои боги у коми есть? Были? — к чему-то своему гнет Насос-Крыльчаткин.

— Были, как же, — смеюсь. — Зарниань была, золотая дама… И Кэртайка был, железный свекор. Эжву-реку железными цепями поперек заковывал и с охотников взимал дань.

— Кэртайка… Очень звучный титул, — обрадовался Насос-Крыльчаткин, прыщеватая его морда прямо-таки засияла от удовольствия. — Замечательный титул, и, черт побери, даже с танками, с железом связано. Кэртайка! Звучит, пацанва?

— Хорошо звучит! — сказал Воробей-разбойник, весьма довольный, и пару раз лямзнул аккордеоном.

Так состоялось мое знакомство с экипажем…

Конечно, все произошло вовсе не так, как я предполагал. Но разве мог я подумать, что весь мой экипаж окажется из «старичков»?

Однако я все же командир танка… должен как-то командовать ими, пусть они все и постарше меня.

Легко сказать — командовать! А вот — как?

Долго не мог я уснуть в ту ночь. Целый танк поручен мне, и такой оригинальный экипаж… Попробуй покомандуй ими… Как-то все получится? — тревожно думал я, ворочаясь с боку на бок.

В конце концов решил: чего загодя-то убиваться? Будь самим собой, и всего делов. Не пыжься, нос не задирай, но и сам не падай духом.

Назавтра был парковый день — то есть всеобщее обслуживание танков. Я, одетый в черный комбинезон, пришел к нашей боевой машине, она стояла второй в боксе, второй во всем полку… Сдернули огромный брезент-чехол, и вот он предстал передо мною — мой танк! Легкий, изящный, нежно-зеленый, с ярко-белым номером на башне, с маслянисто поблескивающей черной гусеницей, с лебедино задранной пушкой. Красавец…

За боксами весело играет полковой оркестр — его специально приводят в такие дни, чтобы веселее работалось танкистам.

С механиком Гайдуковым залезли внутрь, он включил плафоны освещения, и я чуть не ахнул. В танке было чисто и уютно, как в самой опрятной светлице! Все «стены» и «потолки» выкрашены белоснежными белилами, красно-зеленым тянутся топливо- и маслопроводы; боеукладка застелена мягкими ковриками, снаряды и гильзы сыто сияют смазкой. Это же не танк, а картиночка! Это тебе не насквозь прокоптившиеся учебные машины…

Я выражаю свой восторг Гайдукову. Он доволен, но тут нас просят выйти… Смотрю — у машины стоит лейтенант, весело глядит на меня. Я догадываюсь, кто это, вытягиваюсь, вскидываю руку к шапке:

— Товарищ лейтенант, курс… кхм… сержант Мелехин прибыл для прохождения дальнейшей службы…