Избранное

Я узнал все, что можно было узнать. Пора возвращаться, а я откладываю, жду, собираюсь с силами, чтоб заставить себя уйти. Что-то пьянящее: отчизна, повергнутая в прах, а в синтезе — мать и мачеха, проступает из гомона голосов, держит меня как завороженного. Переговариваются Чесоточный и Мертвяк с одной стороны, а Собачник, Перец и Мартышка — с другой. Цыгане, воры, назаритяне, влахи, бывшие скоевцы и скрытые евреи; черногорец из Косова, даже русский дополняют этот Ноев ковчег. По ошибке к ним попал механик из Загреба: грузовик, на котором его везли на расстрел, по дороге испортился и запоздал, и потому их отослали с транспортом на Баницу. Проскочил и серб из Венгрии, Эмил Бачи, человек с изуродованными плечами — точно его с креста сняли, — его грузовик пришел вовремя, и ему ничего не оставалось делать, как расстегнуть перед офицерами третьего рейха ширинку и показать, что он не обрезанный. Одних спас снег, других подкуп. Раненный в голову монтер бежал из-под расстрела и, пока прятался под вагонами, видел черта с хвостом, который, щелкая зубами, подавал ему какие-то знаки.

Обезглавленные тени покачиваются вокруг ламп. Слышу детские голоса и думаю, что это мне мерещится от переутомления. По звонким, чистым голосам убеждаюсь, что это дети, а не призраки, каким-то чудом выжившие здесь, среди них два-три старика. Учитель Цогоня еще не забыл, как боролся против ЮРЗ [35], а дед Буле по прозванию Штабсефрейтер помнит, как на островах Корфе и Святого Витта в прошлую войну закапывал тифозных в маслиновых рощах. Поминают какого-то Попа: «Человек-резина, а все-таки влип: обрюхатил гречанку, и теперь ее брат обходит с ножом все места, где работают лагерники, и разыскивает его». Морфиниста, отпрыска старого купеческого рода из Мостара, тошнит от марихуаны: обнаружив ее в таблетках от кашля, он принял слишком большую дозу. С полчаса наслаждался в наркотическом сне и потом целый день мучался — таковы дозировки и в жизни, так что лучше, если можно, ничего не принимать.

Встаю, надо идти и смотреть в отвратные глаза действительности. Заблудившись, попадаю на узкую лестницу и спускаюсь черным ходом. Двери далеко, едва различаю. В проеме у основного входа висит фонарь, под ним маячат люди, словно поджидают кого-то. «Пустяки, — думаю я, — у лестницы вечно кто-то торчит».

— Тс-с-с! — шипит кто-то.

— Что такое? — спрашивает другой.

— Я его слышу.

— Где?

— Должно быть, остановился.

Я сворачиваю в темноту, хоть и знаю, что подстерегают не меня. Наверно, какая-то ссора, но, чтоб не объясняться, лучше обойти стороной. Крадусь мимо мертвецкой.

— Убегает! — говорит первый. — Пронюхал! Видишь, знает!.. Сказали ему.

— Куда ему бежать?

— В мертвецкую, там спрячется.

— Если в мертвецкую, живым ему оттуда не выйти!

— Нужен фонарь, Боро! А я захвачу другой.

— Дай-ка мне этот, я покажу ему, как устраивать партийные собрания с коммунистами. Но успели приехать…

Внезапно меня пронзает мысль: «Ждут меня! Это десятка, ударная десятка!» Герцеговинцы рассказывали, что им угрожают. Собрались сыновья трактирщиков и приказчики из Белого Поля, что под Мостаром, мало им, что днем у них полицейская власть, хотят орудовать и по ночам. Оставив у дверей стражу, окружили мертвецкую. Зовут, обещают наполовину скостить вину, если выйду сам. Бегу вдоль проволоки и взбираюсь на цистерну. По дороге меня одолевает страх, а вслед за ним приходит стыд, что удираю от них. Деваться, к счастью, некуда, и мой страх отступает. Нож у меня острый: кто поднимется, никуда уж больше не полезет. Тем временем они с фонарем, словно какая ночная процессия, подходят к нужнику, распахивают дверь и, убедившись, что там никого нет, возвращаются.

— Неужто его нет? — спрашивают стоящих у входа.

— Будь он здесь, мы слышали бы.

— И там его нет. Уж не влез ли на крышу?

— Туда не влезешь, лестница убрана.

— Он коммунист, может влезть! И в воде не тонет, и в огне не горит.

— Молчи, не блей!

— Может, под цистерной?

— Кого это ты ищешь, Боро? — слышу я голос Вуйо Дренковича.

— Одного твоего черногорца, — отвечает Боро.

— А я тоже черногорец, — говорит Джидич, — и ежели кому понадобился, то я здесь!

— Ищу того, кто устраивает свидания с коммунистами и дает им директивы для пропаганды. Клянусь богом, поломал бы ему ребра, попадись он мне в руки!

— Потише, потише! — возвышает голос Джидич.

— Чего потише?

— Не трогай черногорцев!

— Правильно! — вступает в разговор Вуйо. — Если ты со своей десяткой будешь бить черногорцев, мы со своей десяткой примемся за герцеговинцев.

— Так уж на роду нам написано, — не отступает Боро. — На том и договорились, бить друг друга, мы ваших, а вы — наших!

— Кто же это договорился? — удивляется Джидич.

— Старейшины из комитета! Не я же!

У входа собралась толпа: кто шел по делам к боснийцам, кто направлялся к колонке. Загалдели, их свара привлекает внимание часового. Он орет на них. Фонари гаснут.