Избранное

Понятно, что красивой и пышущей здоровьем Ибойке, которая почти не знала, что такое ходить по магазинам, так как ассортимент их кооператива был довольно обширен (здесь было все, даже готовое платье), скоро наскучили покупатели (смешные ничтожества!), наскучила необходимость быть с ними вежливой. Иному покупателю она готова была швырнуть в лицо товар, который он просил показать, а потом воротил нос. Наскучила ей и мелкая ложь, к которой порой и сейчас еще прибегают продавцы, чтобы пустить пыль в глаза покупателю (дело тут не в моральных соображениях, таковых у нее не имелось, а просто в лени, душевной апатии). Потому-то и появилось на ее лице то особенное выражение, так восхищавшее Йожи Майороша, что он не мог им налюбоваться, тем более что ему, рабочему человеку, всегда была противна притворно-любезная улыбка деревенских торгашей, разносчиков и ярмарочных купчиков, с которыми ему порой приходилось иметь дело. Правда, Йожи и не подозревал, что продавец улыбается вовсе не постылому покупателю, а своей удаче и прибыли. Да он и не раздумывал над этим, а просто инстинктивно держался общего в народе убеждения, что каждый торговец — плут и обманщик, а если так, то и улыбка у него фальшивая.

У Ибойки улыбка — редкая птица, не всякому удается ее поймать, а торгашеского подобострастия и в помине нет, но когда она вдруг улыбнется Йожи, на ее полных щеках появляются такие ямочки, просто прелесть! А если бы Йожи слышал, как она смеется! Ведь она умеет смеяться громко и заразительно, но только не за работой, а на улице, или в компании, или когда в магазине нет покупателей и она весело перешептывается с другими девушками-продавщицами, разбирая по косточкам смешных посетителей, — их магазин имел довольно много постоянных клиентов, — или своих не менее смешных коллег мужского пола. Ничего не поделаешь, такова жестокая ирония жизни: если девушки-продавщицы обычно одна другой лучше и словно созданы для того, чтобы завлекать и околдовывать покупателей, то большинство их коллег-мужчин в сравнении с ними — жалкие фигуры.

Но, пожалуй, еще более пленительным, чем величавое достоинство, написанное на лице Ибойки, было для Йожи то, как двигалась она за своим прилавком, особенно, когда чувствовала на себе его влюбленный взгляд и переживала всю волшебную сладость процесса покорения. Надо сказать, что Йожи и в рабочем платье был если не писаный красавец, то парень хоть куда — с открытым, мужественным лицом, пусть немного долговязый, но мускулистый и крепкий, как все кузнецы. Поэтому, исполняя свои привычные обязанности в его присутствии, Ибойка двигалась таким грациозным, танцующим шагом, так изящно тянулась и нагибалась к полкам — это не было рассчитанным кокетством, но как-то само собой получалось, — что глаза Йожи не могли оторваться от ее мягко вырисовывающейся под белоснежным передником груди, от белых рук и прелестных пальчиков, когда они изящно, легко, но энергично резали копченое сало, колбасу или сыр. А этот жест, которым она, завернув в бумагу нарезанную снедь, протягивала Йожи покупку! Так бы и расцеловал ее! Ведь лицо человека в тот момент, когда он дает что-нибудь другому, если только не омрачено завистью или злобой, всегда удивительно хорошеет, особенно в глазах влюбленного.

Поворачиваясь к Йожи спиной, чтобы достать что-нибудь с полки, Ибойка вытягивалась в струнку, больше, чем это было необходимо, разумеется, тоже инстинктивно, но это было ей так приятно! И какими же неотразимо прекрасными казались очарованному Йожи ее округлые бедра, все устремленное вверх тело! Если же нужно было встать на лесенку-стремянку, Ибойке представлялась редкая возможность (прилавок был высокий), прижавшись к лесенке, показать свои круглые, полные, но стройные икры, а также обутую в изящную туфельку ножку с высоким подъемом, а то и выглядывающий из сандалеты большой палец, вернее, его ноготок — поистине чудо! (Как стыдно бывало Йожи в детстве, когда из рваного сапога у него вылезал большой палец! Но здесь совсем другое дело.) Этот ноготок еще не был покрыт ни лиловым, ни красным лаком, ибо что может быть лучше его естественного жемчужного цвета, чуть розоватого от пульсирующей под ним крови? Беда только, что ногти у всех одинаковы, даже у веснушчатой дурнушки, поэтому они не представляют ценности для той, кто не хочет походить на других.

Йожи тем легче было покорить, что в селе, где он вырос, женщины, да и большинство девушек, одевались по старинке, в бесчисленные пышные юбки, которые закрывали фигуру ниже колен, так что лишь по форме икр можно было догадываться об остальном. Пляжа в деревне тоже не было, да и в солдатах Йожи лишь издали доводилось видеть женщин без платья, поэтому глаза его только теперь начали разбираться в женских формах.