Избранное

Одним словом, вовсе не нужно ни лунных ночей, ни блужданий по парку, ни катаний на лодке при луне, ни того особого настроения, какое создают совместные посещения кино, театров и танцевальных вечеров, чтобы в сердце здорового, в расцвете сил, молодого кузнеца зародилась любовь. Ведь хотя ему скоро тридцать, он еще не имел ни возможности, ни времени подыскать себе подругу и обрести то заманчивое, таинственное счастье, каким представляется семейная жизнь молодому холостяку, которому отвратительна любовь, купленная за деньги, и который по своей деревенской «непросвещенности» и опыту солдатской жизни с ужасом сторонится скверных болезней.

Слепая, склонная к самообману любовь может родиться в лавке точно так же, как и на балу или на теннисном корте, ведь царица магазина может порхать мотыльком ничуть не хуже, чем царица бала. Разумеется, лучше было бы узнать друг друга на совместной работе — ведь только в испытаниях и труде можно разобраться, что же за человек твоя будущая подруга, но в те времена на заводе, где работал Йожи, девушек еще не было.

Глядя на Ибойку, искушенный мужчина видел бы прежде всего ее тело и был бы не прочь обнять ее, что легко угадывается по взгляду. Но воображение Йожи не осмеливалось заходить так далеко, и Ибойка это чувствовала. Йожи пока еще жил в экстазе бестелесного обожания. Он был влюблен не в тело ее, а в нее всю, во все ее женское существо. В ту пору он еще и сам не знал, что именно обожает в ней — женщину или только самку, да это и неотделимо в начале любви. Тот, кто подростком не увивался за девушками и не познал любовных утех в юности, в глазах опытных женщин, даже став зрелым мужчиной, остается немного «растяпой».

Ибойка знала или догадывалась обо всем этом. Она чувствовала, что из таких-то вот влюбленных и выходят мужья, и к тому же хорошие мужья. Разумеется, под словом «хороший муж» все женщины понимают разное, но когда хотят выйти замуж, об этом не говорят и, вероятно, даже не думают.

Не думала об этом и Ибойка.

4

Дальше наша история так обыкновенна и до того похожа на другие, уже столько раз перерассказанные, что даже как-то неловко повторять ее снова. Встречаясь у прилавка, молодые люди вынуждены были заговорить, хотя бы о покупках, и вскоре служащие магазина — в первую очередь, конечно, девицы и изголодавшиеся по мужскому обществу женщины (по статистическим данным, после войны в Будапеште женщин было на сто тридцать тысяч больше, чем мужчин, причем излишек составляли в основном девушки на выданье) — начали подтрунивать над Ибойкой: «Иби, а ведь этот высокий молодой брюнет влюблен! Так и ест тебя глазами… Смотри не упускай своего счастья, Ибика, человек он стоящий, зарабатывает неплохо, на заводе он ударник, вина не пьет…» (О нем уже знали все.)

Сперва Ибойка с кислой миной выслушивала такие шуточки — ведь она, даже не признаваясь самой себе, всерьез принимала эту любовь, которую Йожи и не скрывал, — но в то же время они были ей приятны: по крайней мере, ей было от чего отпираться, а это давало пищу для разговоров, на которые так падки жаждущие замужества, но обреченные на увядание девицы.

Отнекивания Ибойки лишь подливали масла в огонь. Сослуживцы не унимались, и даже заведующий магазином Шнейдер как-то заметил: «Не зевайте, Ибойка, жених завидный. Сегодня он ударник, завтра мастер, а послезавтра, глядишь, уже директор завода, нынче это быстро делается». (Господин Шнейдер, старый социал-демократ, даже здесь не мог удержаться от ехидного замечания в адрес новых порядков.) А Ибойка продолжала кокетничать.

— И чего они все так на меня смотрят? Иной, кажется, проглотить готов…

— Почему смотрят? — отвечала Эммочка, стареющая девица из хозяйственного отдела. — Красивая ты, вот и смотрят. Взгляни в зеркало: лицо у тебя полное, белое, глаза голубые, волосы белокурые, зубы как снег — улыбнись-ка чуть-чуть!.. Плечи круглые, фигура стройная, изящные ноги. Что еще нужно? И уж особенно мужчинам?!

Последние слова были продиктованы уже горечью: сама Эммочка — худенькая брюнетка, да и ноги у нее кривоваты.

В такие минуты Ибойка была счастлива. Она, собственно, и отпиралась лишь затем, чтобы еще раз услыхать, как она красива, — разве можно этим насытиться?