Избранное

Август принес крутые перемены. Наверху осудили райком за «три много» и «три мало» в кампании борьбы с правыми: много говорят, мало разоблачают; со многими либеральничают, оставив их работать на своих местах, мало выявили «пролезших в революционные ряды», особенно в партию; слишком много разоблачают в низах, мало — в руководящих подразделениях, в самом райкоме. И тут со всевозможных трибун ринулся в наступление Сун Мин, даже дацзыбао против секретаря Вэя вывесил: мягкотел-де, либеральничает, срывая кампанию, как же может борьба с правыми идти успешно, если само руководство склоняется вправо?! Вот вам пример: столичная газета подвергла суровой критике антипартийные стишки Чжун Ичэна, а райком не только не дал ему бой, но позволил втереться в руководящую «тройку», вот она, глубина политического падения Вэя! Совместной атакой начальство и Сун Мин принудили старину Вэя к бесчисленным покаяниям, а Чжун Ичэна вывели из «тройки». Кампания вступила в новый этап, и во всех подразделениях поразоблачали массу народу. Посыпались дацзыбао и против Чжун Ичэна. Поразительно, сколько пороков можно отыскать у порядочного человека, стоит только начать разоблачение. Как-то Чжун Ичэн, видите ли, смеялся над руководящим товарищем: тот заикался, произнося доклад, в другой раз будто бы заявил, что существуют бесполезные документы, доклады, материалы, потом усомнился в связи партии с массами… Разоблачения множились, и Чжун Ичэн совершенно одурел. Наконец в тот самый день, когда стояла жгучая жара, он был вызван на беседу. Вел ее Сун Мин, а старина Вэй при сем присутствовал.

И начался для него новый этап существования. С логикой жизни было покончено.

1966 год, июнь

Полыхают красные нарукавные повязки хунвэйбинов, возбуждая горячие молодые сердца. Мир заполнен великими цитатами, положенными на музыку, зовущими ребят на битву. Вперед! Бей! Круши! Глаза наливаются кровью, идем строить алый мир. Кто там еще брыкается?

Подвернулся Чжун Ичэн с ярлычком. Каков ярлычок, таковы и вопросы:

— Почему ненавидишь компартию? Каким образом мечтал вернуть утраченный рай? Говори!

— Какие контрреволюционные делишки проворачивал, как готовился свергнуть компартию? Говори!

— Какие векселя припрятал до лучших времен, мечтал ли о возвращении Чан Кайши, о мести, жаждал ли убивать коммунистов? Говори!

Хором декламировали великие цитаты: «После уничтожения вооруженного врага остаются еще и тайные враги…», «Революция не званый обед, не писание статеек…».

Бац! — ремнем; трах! — цепью; а-а-а! — душераздирающий вопль.

— Отвечай, отвечай, отвечай!

— Люблю партию!

— Вонючка! Где это ты научился любить партию? Как можешь ты любить партию? Как смеешь говорить, что любишь партию? Есть ли у тебя право любить партию? Он еще артачится, гранитный лоб! Партии вызов бросает! Не хочет голову склонить, признать, что проиграл! Гад бешеный! Да мы в землю тебя втопчем…

Бац, трах, ремни да цепи, огонь и лед, кровь и соль. Чжун Ичэн теряет сознание, и в последний перед погружением во тьму миг в мозгу его проносится все, что считал он вечно живым, вечно чистым, вечно святым. Все еще такое недавнее…

1949 год, январь

Одиннадцатого января сорок девятого года Народно-освободительная армия начала генеральное наступление на город П. Спустя два дня подпольный горком партии уведомил все ячейки: решающий миг настал, необходимо немедленно приступить к действиям — согласно планам, разработанным и утвержденным в последние два месяца, не допустим, чтобы убегающая гоминьдановская армия разрушила город; не позволим разгуляться подонкам и отбросам общества в тот миг, когда мы перелистываем страницы истории; пресечем грабежи и всякие прочие преступные действия.

Ученик первой городской школы, секретарь одной из трех ячеек, два с половиной года назад подавший заявление в партию и еще проходящий кандидатский срок, семнадцатилетний Чжун Ичэн, получив через связного указание руководства, нарушая конспирацию, собрал свою ячейку — четверо коммунистов (одному из них, преподавателю математики, было за пятьдесят) и тринадцать комсомольцев — в котельной, где давно уже не собирались, и среди ночи, при слабо мерцающей свече (электростанция уже перестала давать ток) довел до их сведения распоряжение сверху, а потом кратко и ясно сформулировал задачу. Эти семнадцать впервые собрались вместе, их переполняла гордость за своего руководителя, ум, опыт, самозабвенность которого внушали им спокойствие. Вернувшись ближе к полуночи в общежитие, они подняли на ноги весь северный флигель, и Чжун Ичэн обратился к учащимся: