Избранное

— Друзья, в город вступили крупные силы Народно-освободительной армии, пришел конец преступному правлению гоминьдановских реакционеров! Тысячелетняя история людоедства в Китае закончилась! Светлеет небо! Рождается сильный, богатый, цветущий Китай свободы и равенства, и хозяином в нем станет народ! По указанию Ученического союза Северного Китая мы с вами должны сформировать группы охраны города, в первую очередь учебных заведений, от разрушений, спасти исторические памятники, сберечь народное достояние… Вот тут у нас есть нарукавные повязки, кто хочет вступить в группу — подходи…

Чжун Ичэн осветил фонариком груду флажков и повязок Ученического союза, и на лицах ребят отразились восторг, изумление, замешательство, страх… С ними вместе учились и всякие реакционные элементы, дети помещиков, бежавших из освобожденных коммунистических районов, но «главком по ликвидации коммунистических банд», готовясь к смертному бою, недавно отозвал их в «авангард самообороны». Так что в общежитии остались в основном правильные ребята. Кроме нескольких трусов, бормотавших что-то невнятное, все воодушевились и, надев красные повязки, под громкие лозунги «За судьбы родины отвечает каждый!» и «Мы хозяева новой эпохи, авангард нового общества!» сорвали дверь спортзала (школьные власти куда-то смылись), вооружились «бойскаутскими» дубинками и рванули на улицу. А преподаватель-коммунист привлек своих коллег в Группу защиты государства.

Край неба начал светлеть, стих ледяной ветер, вдалеке раздавались резкие возгласы, точно лопались жареные бобы, пушки замолкли, но винтовки еще постреливали, пули свистели где-то совсем рядом, воздух был пропитан запахом пороха. Улицы пусты. Магазины на запоре, на окнах толстые ставни. Доживавшие свой век, обшарпанные, дребезжащие трамваи и прокопченные, обугленные автобусы сейчас вовсе не вышли на маршруты. Рикш, пассажирских и грузовых, да ручных тележек и след простыл. Даже нищие, которых день ото дня становилось всё больше в этом съеживавшемся, дряхлевшем городе, — исчезли куда-то. Лишь мусор, загромоздивший улицы зловонными пестрыми кучами, напоминал о жителях: те продолжали свое гнилое существование на краю бездны, гибели, на рубеже преображения, обновления.

Шагает отряд из тридцати школьников во главе с Чжун Ичэном. Им в среднем по восемнадцать: старшему — не больше двадцати одного, младшему — около четырнадцати. Одетые кое-как, с красными от холода носами, но преисполненные энтузиазма, с открытыми, суровыми лицами. Плечи расправлены, шаг твердый, глаза сверкают, в сердце гордость — они вращают колесо истории.

Мы леса насадим,И пути проложим,

И до неба зданья возведем;Мы не знаем страха,Кулаком железным

Старый мир порушим,А потом построим новый мир!

Внутри Чжун Ичэна звенела эта мужественная песня, самая его любимая. «Не отставай!», «Сомкни ряды!», «Налево!» — решительно командовал он, направляя свой отряд к каменному мосту через Цзиньбохэ, узловому соединению восточного и западного берегов. Когда они приблизились к этому древнему сооружению, то увидели на перекрестке отряд скромно одетых школьниц. Казалось, они держались неуверенно, словно молодые деревца на ветру, но шагали бодро и быстро: отряд был отлично подготовлен.

Девушку, которая вела их, Чжун Ичэн сразу признал: Лин Сюэ из девятого класса частной средней школы «Цзинчжэнь». Круглолицая, с добрыми и спокойными глазами, короткой стрижкой и улыбкой, таившейся в постоянно сомкнутых губах. Ее красивый прямой носик был важно вздернут и блестел как лакированный… Они уже не раз встречались и беседовали: на вечернем костре, который в знак протеста против гражданской войны и голода устроил в 1947 году Ученический союз; через год, когда в Дунбэе убили студентов — это была провокация гоминьдановского Национального политического совета, — они оказались вместе в протестующих рядах; а потом не раз еще они ходили на киновечера в советский ВОКС. И сегодня, в этот переломный момент истории, они вновь встретились в этом городе, за который сражался народ, и оба — во главе отрядов, открыто заявляя о своей политической принадлежности. Лица их озарялись ясными улыбками взаимопонимания, сердца вспыхнули жаром революционной близости, большей, чем родительская или братская. Чжун Ичэн помахал Лин Сюэ и крикнул:

— Светает!

Она не успела ответить — прогремели выстрелы: по высохшему руслу улепетывали два гоминьдановца. Один, с кровавыми пятнами на зеленых обмотках, хромал, видно раненный в ногу. Второй, здоровенный детина, обросший щетиной, прямо дьявол какой-то, волочил винтовку.

— Стой! — гаркнул Чжун Ичэн и, не задумываясь, сиганул с двухметрового моста за беглецами, достал детину, ощутив гадкий, несвежий дух его тела, сбил на землю и, взмахнув своей «бойскаутской» палицей, закричал: — Бросай оружие, руки вверх!