Избранное

Я почему-то вдруг снова вспомнила, как Хоанг передразнивал Хонг Лан, певшую тогда у нас в деревне. Эта песня до сих пор звучит у меня в ушах: «Словно мы покинуты судьбой…» Вспомнилась вдруг и та ночь, когда супружеская пара с маленьким ребенком искала укрытие от дождя, а их грубо прогнали. Мы с дядей лежали на скамейке перед ярко освещенным особняком, и мне казалось тогда, что мы одинокие, всеми отвергнутые, никому не нужные сироты.

Эти картины обычно вспоминались мне, когда я оставалась в комнате одна, и мне становилось очень грустно. Но теперь, когда передо мной сидел Хоанг, рассказывал мне о своей жизни, воспоминания больше не вызывали грусти. И почему, в самом деле, я должна чувствовать себя несчастной, одинокой, всеми покинутой?

4

Я, в свою очередь, рассказала Хоангу о себе, рассказала не только о том, что узнали мои друзья во время поездки в Биенхоа, но и о родителях, о братьях и сестрах, о других наших родственниках. Вспомнила я и совсем недавние события, — как в пятьдесят шестом году — я училась тогда в пятом классе в Биенхоа — был низложен Баодай[17]. Ученики нашего класса в этот день должны были идти на демонстрацию с портретами Нго Динь Зьема и Баодая. Портреты Нго Динь Зьема были только что нарисованы, а портреты Баодая нас заставили перечеркнуть краской или кирпичом. Но мы не хотели нести ни те, ни другие. Помню, я прибежала домой и попросила своего брата Хая дать мне портрет дядюшки Хо. Он ответил, что портрета Хо Ши Мина у него нет, но дал мне старую купюру — пять донгов — и предложил нарисовать портрет Хо Ши Мина с нее. Мы так и сделали — нарисовали пять больших портретов и вышли о ними на демонстрацию. Но когда мы появились на улице, то увидели, что многие несут портреты дядюшки Хо, В толпе кричали: «Долой Баодая!», «Поддержку Нго Динь Зьему!», но большинство участников демонстрации, и мы в том числе, кричали: «Поддержку Хо Ши Мину!» Многих участников демонстрации арестовали, но потом всех выпустили.

Тут Хоанг вдруг перебил меня и попросил подробнее рассказать о моем брате. Я рассказала все, что знала о нем. Рассказала я и о том, как собиралась в Сайгон, как дала матери обещание, что буду хорошо учиться и не буду знаться с парнями и убивать время на развлечения. Хоанг засмеялся и сказал:

— Ты и теперь так думаешь?

Я ответила, что сейчас, конечно, думаю по-другому, так как поняла, что не все парни шалопаи и бездельники, что есть много хороших ребят. Хоанг продолжал?

— А что это значит — «хорошие»?

Я почему-то смутилась.

— Хорошие — это… это приличные… порядочные…

Хоанг весело засмеялся и перевел разговор на другую тему. Мы вновь, в который раз, заговорили о нашем будущем.

Однажды, когда мы втроем сидели у Лан, она сказала, что хотела бы стать поэтессой. Мы были настоящими друзьями и могли говорить друг другу обо всех своих заветных мечтах без утайки, но когда о наших планах слышали другие ребята из класса, они только смеялись в ответ. В тот вечер Хоанг очень внимательно слушал Лан и изредка кивал головой. Потом задумчиво произнес:

— Да, да, это замечательно! Быть поэтом, художником, воспевать прекрасное, воспевать наши идеалы — что может быть благороднее!

И, как бы спрашивая сам себя, воскликнул:

— Но что такое красота, идеал?!

И мы начали рассуждать о том, существуют ли идеалы в жизни. Хоанг мечтал заняться наукой. И когда мы спрашивали его, для чего это ему, он только смеялся в ответ.

Хоанг знал, что я собираюсь стать доктором или учительницей начальных классов, но никогда не говорил, как относится к моим планам. А сегодня вдруг спросил:

— Ты по-прежнему хочешь стать учительницей или врачом? — И, не дожидаясь моего ответа, продолжал: — Прекрасно, но любить свое дело еще недостаточно. Надо ясно представлять, где ты можешь принести обществу максимальную пользу!..

Он напомнил мне мой рассказ о посещении сестры в детской больнице в Говапе. Там дети были уже большие, они уже все понимали и потому привязались к нам. Но вот ему пришлось побывать в детской больнице в Тихоа, где находились совсем крошечные, только что родившиеся дети. Родители либо отдали их в больницу, либо подбросили. Однажды утром сказали, что ночью умерло двое детей, а вскоре принесли пятерых. Одного привезли из роддома — мать отказалась от своего ребенка, других подобрали на улице, в саду или где-то еще.

И тут Хоанг заметил:

— О какой человечности можно говорить в обществе, где люди доведены до крайнего отчаяния — отказываются от своих детей!.. Да, подкидышей берут монахини на воспитание, но может ли эта благотворительность хоть сколько-нибудь искупить пороки общества? А к тому же еще неизвестно, благотворительность ли это.

Хоанг рассказал, как в годы войны Сопротивления французы организовывали специальные лагеря для сирот. Здесь детей воспитывали и обучали, чтобы сделать из них диверсантов и шпионов. И сегодня местные «государственные деятели» не прочь вернуться к старой идее.