Избранное

Голоса стали такими громкими, что дядюшка Ты вынужден был призвать всех к порядку.

Сколько подобных встреч произошло на нашем пути! Но идти было трудно. Особенно по ночам — мы почти спали на ходу, спотыкались о кочки и корни деревьев. В один из таких переходов дядюшка Ты неожиданно приказал всем остановиться. В ночном мраке мы с трудом различили несколько хижин на опушке леса, а потом разглядели людей, которые, словно тени, неслышно приближались к нам. Они подошли, разделили нас на две группы — мужчины в одну сторону, женщины в другую, — и направились в деревню. Среди женщин, которые ждали нас на краю деревни, я узнала Лан и окликнула ее.

Я произнесла ее имя очень тихо, но Хонг Лан — это и в самом деле была она — бросилась ко мне и сжала в объятиях. Хотя, как и все остальные, она была почти до глаз укутана пестрым шарфом, я все-таки узнала ее. Лан схватила меня за руку и, обняв другой рукой за плечи, повела к дому. Мы перебежали двор и вошли в дом. Она весело крикнула поджидавшей нас на пороге женщине: «Встречайте гостью!» — и втолкнула меня в комнату. Лан сняла шарф и помогла освободиться от шарфа мне. Мы снова обнялись. Лан была одета в простое, но опрятное крестьянское платье, кожа ее потемнела, пышные волосы не были, как раньше, разбросаны по плечам, а гладко зачесаны, словом, выглядела она очень здоровой и крепкой. Мы перебросились несколькими словами, потом Лан, поручив меня хозяйке, убежала — она должна была принять и других женщин, пришедших вместе со мной. Примерно через час она вернулась. Мы устроились на ночлег рядышком и решили, что постараемся поскорее уснуть. Да куда там! Сколько надо было рассказать друг другу: мне — о том, что делалось в Сайгоне, ей — о том, как она жила здесь. Нам показалось, что мы только что улеглись, когда вдруг заметили, что небо за окном начало светлеть.

Хоанг тоже был здесь. Он появился через два дня, я увидела его на занятиях. Когда мы приходили на курсы, каждый занимал свое место, прикрывшись зонтом или лоскутом нейлона, — они служили не только защитой от дождя, но в целях конспирации мы обязаны были закрывать лицо. Мы не должны были знать в лицо друг друга, никогда не видели и лица преподавателя.

Однажды мы слушали лекцию, посвященную опыту работы среди учащихся школ и студентов в городе, и я вдруг узнала в преподавателе Хоанга. И он, видимо, догадался, кто сидит под зонтом номер шестнадцать, потому что говорил так, будто все слова были предназначены только мне одной.

На другой день в обед он разыскал меня. Мы долго говорили. Я подробно рассказала ему о демонстрации перед министерством по делам молодежи. Хоанг был явно недоволен тем, что я вышла вместе со всеми на улицу, да я и сама понимала, что не имела права делать этого.

Хоанг долго молчал, потом тихо, но твердо произнес:

— Может быть, ты останешься здесь?

Я растерялась. Почему он заговорил так решительно? Ведь я не дала ему никакого повода. Умоляюще глядя на Хоанга, я сказала:

— Пожалуйста, отпусти меня домой!

Он повернулся, внимательно посмотрел на меня и перевел разговор на другое.

Вскоре занятия на курсах закончились, и мы стали собираться обратно домой. Меня вызвал к себе дядюшка Фан — это он читал нам первую лекцию о путях развития южновьетнамской революции и предстоящих задачах. Я впервые встретила здесь этого человека, но мне показалось, будто я знаю его давным-давно.

Дядюшка Фан спал не в хижине, а в гамаке, который натянул между деревьев. Я устроилась на траве перед гамаком, а дядюшка Фан, усевшись на пень, принялся расспрашивать меня о моей жизни, работе, семье. Особенно заинтересовал его мой брат Хай.

— А что ты, дочка, думаешь о партии?

Я растерялась и пробормотала что-то невнятное.

— Хоанг говорил когда-нибудь с тобой об этом?

— Да.

Мне хотелось сказать дядюшке Фану, что слово «партия» для меня — священное слово, вступление в партию является для меня самой большой честью, однако я не уверена, что заслуживаю этой чести.

Я не осмелилась сказать ему все это, но дядюшка Фан посмотрел на меня так, будто и без того все понял. Он начал рассказывать мне о партии, о ее политике, о первоочередных ее задачах, а в заключение с улыбкой сказал:

— Вопрос о вступлении в партию — дело серьезное, и ты должна хорошо обдумать этот шаг. Если ты признаешь идеалы партии, ее цели и задачи, если чувствуешь себя готовой выполнять все, что требует устав, то парторганизация может принять тебя.

Он помолчал, а потом добавил:

— Товарищи помогут тебе изучить устав, а потом мы еще поговорим.

И вдруг он спросил:

— Ты здесь думаешь совсем остаться или нет?

Я смутилась, вопрос этот застал меня врасплох. Если с Хоангом я могла кокетничать и отшучиваться, то сейчас это было невозможно.

— Я… Я еще не думала об этом. Я хотела бы вернуться домой, чтобы уладить все дела, увидеться с друзьями, проститься с мамой и бабушкой…

Действительно, если я останусь здесь, что обо мне подумают дома? Ведь мама не простит мне этого никогда!

Дядюшка Фан, взглянув на меня, покачал головой: