Избранное

Этот нежный, чистый голос,Голос ясный, как родник...Не стремилась, не боролась,А сияла, как ночник.Свет и ключ! Ну да, в пещереЭта смертная свечаОтражалась еле-елеВ клокотании ключа.

А она все пряла, пряла,Чтоб себе не изменить,Без конца и без началаВсе тончающую нить.Ах, отшельница! Ты летаНе видала! Но струяЛьется — свежести и света —Возле устья бытия.

Той отшельницы не стало,Но по-прежнему живойСвет лампада льет усталоНад водою ключевой.

В поисках веры

В коротких словах не расскажешь об Алексее Эйснере. Это был человек яркого таланта, незаурядного харак­тера, необычной судьбы. Когда будет написана его биография, перед читателем предстанет образ истинного ге­роя неприглаженной истории нашего века. Его личность формировалась в крутых ситуациях глобальной исто­рии, которых он был свидетелем, участником, а порой и жертвой.

Тем, кому имя Алексея Эйснера покажется знако­мым, напомню, что он был автором очерков «Писатели в интербригадах» и «Двенадцатая интернациональная», напечатанных в журнале «Новый мир» в конце 50-х годов, и книги «Человек с тремя именами» о генерале Лукаче (Мате Залке). Все эти публикации связаны с Гражданской войной в Испании (1936—1939), столь па­мятной нескольким поколениям советских людей. При­нято считать, что это главная эпопея в жизни Алексея Владимировича. Исследователи в этом разберутся. В Ис­панию вел нелегкий путь, а к очеркам — еще более долгий и тяжкий.

Расскажу, как узнал об Алексее Эйснере и как по­знакомился с ним. В странах Европы, освобожденных Советской Армией от гитлеровского нашествия, попада­лись следы русской эмиграции — в разбитых, покину­тых домах были книги и журналы. Читать их было не­когда. Удавалось иногда перелистать страницы, на­ткнуться на знакомые имена: Бунин, Куприн, Бальмонт, Цветаева. Другие имена были вовсе не слышаны нами.

Все это печатное слово было, конечно, обречено на уни­чтожение. Кажется, одному Борису Слуцкому, майору политотдела армии, пришло в голову вырезать из жур­налов стихи. Потом он переплел вырезки в книгу. (Да будет стыдно тому, кто ее у меня украл!)

В этом самодельном томе была небольшая поэма «Конница», напечатанная в пражском журнале «Воля России» за 1928 год. Автор — Алексей Эйснер.

«Конница» поразила нас яркостью, вещественностью своего стиха, невероятной энергией и какой-то необыч­ной для эмигрантской поэзии нотой. Она была о победном походе красной конницы. В ней было восхищение и любование. Конечно, ощущалась там стихия блоковских «Скифов», но как-то самостоятельно претворенная. Строфы «Конницы» легко запоминались.

Толпа подавит вздох глубокий,И оборвется женский плач,Когда, надув сурово щеки,Поход сыграет штаб-трубач.Легко вонзятся в небо пики,

Чуть заскрежещут стремена.И кто-то двинет жестом дикимТвои, Россия, племена.

Постарались узнать, кто такой Алексей Эйснер. От И.Г. Эренбурга стало известно, что он принадлежал к молодому поколению русской эмиграции, попал за ру­беж подростком, в 30-е годы жил в Париже, работал мойщиком стекол, стал коммунистом, воевал в Испании в интербригадах, где был адъютантом генерала Лукача. На этом сведения прерываются. Трудно было предполо­жить, что мы когда-нибудь встретимся.

Однако это произошло году в 1957 (или на год рань­ше). Мы со Слуцким были приглашены на обед к Анто­нину Ладинскому, поэту, в ту пору вернувшемуся на родину из парижской эмиграции. Нас долго не звали к столу. Хозяин объяснил задержку: «Должен прийти Алеша Эйснер».

— Автор «Конницы»?

— Именно он.

Я так и ахнул. Антонин Петрович, видимо, специаль­но задумал эту эффектную встречу.

Вскоре пришел Эйснер. Впечатление от него в те годы очень хорошо описано в статье Л. Ю. Слезкина «Памяти А. В. Эйснера» (в книге «Проблемы испанской истории», М., 1987): «Он выглядел молодо, двигался стремитель­но. Густые темные волосы, немного тронутые сединой, Распадались (…когда он говорил), с его лица исчезали следы жизненных испытаний, которые угадывались в нескольких резких морщинах, чуть опущенных плечах, остром взгляде карих глаз. (…) Поражала феноменальная память, необыкновенная смелость суждений, истин­ный артистизм в передаче случившегося и зарисовке ха­рактеров, необъятный диапазон знакомств, в том числе с людьми, чьи имена известны всем».