Избранное

В планируемых убытках вечная и непростимая вина тех, кто из-за угла, из-за спины стреляет в крестьян республиканских кооперативов и частных хозяйств, кто грабит и губит, запугивает и подкупает, похищает и сжигает, взрывает и травит, исполняя приказы ЦРУ США, пытающегося предельно обострить и без того напряженное финансово-экономическое положение страны. А тут еще, как назло, и нехватка дождей. Обошли они в эту зиму (в Никарагуа два времени года: зима — май — октябрь; лето — ноябрь — апрель) основные зоны возделывания кофе.

По приказу революционного правительства в республике приступили к формированию добровольческих отрядов, которые с конца октября будут в нелегких и опасных условиях спасать выращенный урожай.

…Рикардо выключил приемник и, посмотрев на меня, кивнул прямо перед собой: мол, гляди…

Был час заката. Накаленного до пронизывающей желтизны света. От него косило и длинно утягивало на восход темные тени. Солнечный шар, начиняясь багровостью, опузло провис в перистом гамаке разноцветных облаков. Дальние холмы и перелоги затапливало пока еще зыбкой, но видимой мглой. Встречный воздух напитывался ужинными дымами селений.

Вот в такой же хороший вечер мы подсадили однажды, возвращаясь в Манагуа из Масая, сначала двух молодых, симпатичных голландцев, а чуть позже, километров через пяток, интернационально голосующую на обочине американку.

Представляете, по Центральной Америке в желто-багровую плавку заката неслась белая японская «тойота», в душноватом салоне которой разом уместились украинский и русский писатели, никарагуанский шофер и никарагуанская поэтесса, голландские врачи и американская учительница?..

Корнелиус, например, уже целый год бесплатно «земствовал» в небольшой деревеньке, врачуя всех, кто в этом нуждался. Его невеста, Аня, рентгенолог из Амстердама, прилетела к нему на днях. Шила из Бостона рассказала, что пока она туристка, но останется здесь и будет учить детей испанскому языку.

В общем, о чем мы только не успели переболтать в тот прекрасный закатный час!.. О дурацкой политике Рейгана и о борьбе с алкоголизмом в СССР; о красоте никарагуанских девушек и о всемирных тревогах по поводу все-таки возможной интервенции; о королевском балете из Бельгии, что так и не смог показать свои спектакли на единственной, но открытой эстраде в развалинах бывшего «Гранд-отеля» (театра в Манагуа пока еще нет) из-за постоянства вечерних ливней, и о зверствах «контрас»… Совсем недавно, в целях запугивания интернационалистов, сомосовцы зарезали в Манагуа супругов-англичан, геологов, воспитывавших двух усыновленных ими корейских детишек…

Все замолчали, а потом Альба Асусена Торрес, черноглазая и хрупкая участница сандинистской революции, лауреат премии Рубена Дарио и студентка московского Литературного института, сидевшая на переднем кресле, повернулась к нам и стала читать стихи:

…Идем же, товарищ,и постараемся не разбудитьлистья в ночном пути.Пусть смотрятвинтовки вперед —

и партизанский огоньзажигает черную зелень пейзажа.Идем же, любимый,этой ночной тропой,взявшись за руки,вместе, вперед —пока не настанет тот день,

солнечный и голубой,в котором никто не умрет!

Первым поднял кулак над правым плечом Рикардо.

Рабочий парень.

Водитель.

За ним — мы все.

Ветреным полднем, в самом конце октября, сажали с женой яблоньку. Саженец антоновки. По закраинам бора сильно шумели сосны, размешивая верхушками низкую серятину облаков. Ночью на травы легла изморозь, и утро не справилось, не хватило тепла, чтобы снять с них холодную седину.

Я хорошо уготовил посадочную яму. Специально для ее начинки мы сгоняли с Маргаритой на «жигуленке» к озеру, где наковыряли несколько ведер торфа.

В общем, все сделали по науке. Саженец, аккуратно прихваченный веревочной восьмеркой к колышку, тянулся вверх вроде тонюсенькой антенны, и как-то не верилось, что когда-то, если, конечно, все будет нормально, из него получится дерево, с веток которого в звездные августовские вечера станут обрываться тяжелые яблоки и стук их о влажную землю будет пугать тишину.

— Ты не знаешь, почему ее назвали антоновкой? — спросила жена.

Я посмотрел на ее порозовевшее от нордового ветра лицо и пожал плечами:

— Ты знаешь… не знаю.

Мы замолчали. Задумались… Я вдруг подумал, что если бы был художником, живописцем, то вот, пожалуйста, жизнь предлагает отличную композицию: