Избранное

— Вот это здорово, — сказал Рейф, и его худощавое темное лицо просветлело, — выбрался наконец!

Он пожал Баярду руку; Ли последовал его примеру. Как и у остальных братьев, лицо Ли казалось сумрачной темною маской. Он был не такой коренастый, как Рейф, и самый молчаливый из всех. В глубине его черных беспокойных глаз таилась какая-то безумная и дикая печаль. Пожимая Баярду руку, он не произнес ни слова.

Но Баярд следил за Рейфом. Лицо его не выражало ничего — ни холода, ни вопроса. Неужто он был в городе и ничего там не слыхал? Или все это привиделось ему во сне? Но нет, ошибки здесь быть не могло — он ясно помнил не оставляющее сомнений чувство, которое охватило его, когда он прикоснулся к деду, помнил, как тот вдруг осел, словно внутренний стержень фамильной гордости и упрямого вызова року, так долго сохранявший в нем непреклонную твердость и силу, внезапно подался и наконец отпустил на покой его несгибаемый костяк.

— Вы в транспортной конторе были? — спросил мистер Маккалем.

— Мы так и не добрались до города, — отвечал Рейф. — Как раз перед самым Верноном у нас сломалась ось. Пришлось распрягать, ехать верхом в Вернон и там ее чинить. Добираться до города было уже поздно. Закупили в Верноне провизию и вернулись домой.

— Ну и ладно. Поедете на будущей неделе, перед рождеством, — сказал старик.

Баярд глубоко вздохнул и закурил сигарету; из открывшейся двери потянуло холодом, и в полосе переливчатой тьмы в комнату вошел Бадди, прислонился к стене и сел на корточки в затененном углу возле очага.

— Тот лис, про которого ты мне говорил, еще цел? — спросил Баярд у Рейфа.

— Цел. Но на этот раз мы его обязательно загоним. Может, даже завтра. Погода меняется.

— Будет снег?

— Похоже. Что сегодня ночью будет, отец?

— Дождь, — отвечал старик. — И завтра тоже. До среды хорошего следа ждать нечего. Генри! — позвал он и через секунду снова: — Генри!

Вошел Генри; он нес черный котел, над которым поднималась тонкая струйка пара, глиняный кувшин и толстый стакан с металлической ложкой. В невысокой приземистой фигуре Генри, в его добрых карих глазах и неторопливых ловких руках было что-то домашнее, женственное. Именно он распоряжался на кухне (он теперь стряпал даже лучше Мэнди) и в доме, где и проводил большую часть времени, спокойно и без всякой суеты занимаясь каким-нибудь нескончаемым дедом. В городе он бывал почти так же редко, как и отец, охоту он не любил, и единственным его развлечением было приготовление виски, доброго виски исключительно для домашнего употребления, в тайной цитадели, известной только отцу и негру, который ему помогал, согласно рецепту, полученному по наследству от многих поколений предков, вспоенных шотландским виски «усквебо». Он поставил на очаг котел, кувшин и стакан, взял из рук отца глиняную трубку, положил ее на каминную доску и снял оттуда надтреснутую сахарницу и семь стаканов с металлической ложкой в каждом. Старик наклонился к огню и с торжественным видом начал очень медленно и старательно наполнять пуншем один стакан за другим. Когда каждый из присутствующих получил свою порцию, осталось еще два стакана.

— А разве остальные еще не пришли? — спросил он. Никто ему не ответил, и он заткнул пробкой кувшин. Генри поставил оба стакана обратно на каминную полку.

В дверях показалась Мэнди, заполнив весь проем своей большой нескладной фигурой, облаченной в ситцевое платье.

— Можете идти ужинать, — сказала она и, повернувшись, вперевалку пошла обратно.

Баярд заговорил с ней, и она остановилась, пропуская выходивших из комнаты мужчин. Старик держался прямо, как индеец, и, если не считать гибкого худощавого Бадди, был на голову выше всех своих сыновей. Мэнди, стоя у дверей, подала Баярду руку.

— Давненько вы у нас не были, — сказала она. — Надеюсь, вы не забыли Мэнди.

— Конечно, нет, — отвечал Баярд.

Однако он о ней забыл. Деньги не могли заменить для Мэнди какой-нибудь грошовой безделушки, которую Джон никогда не забывал ей привезти. Баярд вышел вслед за остальными в морозную тьму. Земля уже твердела под ногами, над головою сверкало звездное небо. Остановившись за спинами идущих впереди, он, как и все, подождал, пока Рейф откроет дверь на кухню, и посторонился, пропуская остальных. В теплом воздухе комнаты плавала прозрачная голубая дымка, пропитанная едкими ароматами стряпни, на длинном столе горела ровным светом керосиновая лампа. У одного конца стола стоял единственный стул, с остальных трех сторон к нему были приставлены деревянные скамейки без спинок. У дальней стены располагалась печь, огромный дощатый шкаф для посуды и ящик с дровами. За печью сидели два взрослых негра и мальчик, на их блестевших от жары лицах сверкали белки глаз; под ногами у них возились пятеро щенков, они с притворной яростью огрызались друг на друга, тыкались влажными мордами в неподвижные лодыжки негров или неуклюже елозили по полу возле печки.

— Здорово, ребята, — сказал Баярд, обращаясь к каждому негру по имени, и они подняли к нему головы, застенчиво поблескивая зубами и вежливо бормоча что-то в ответ.