Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Где изучать этот процесс амальгамирования? На выставке ИЗО «За X лет»? Конечно, нет! Пусть там эпигоны, как говорят критики; пусть там, как утверждают те же критики, кое-кто спекулирует на Революции. Там, во всяком случае, – художники, которые на первый план выдвигают свое личное «я», вовсе не растворились в массах и не желают раствориться в них, думая только о «социальном заказе» и о коллективном заказчике, классе. Там, может быть, уже чувствуются «сумерки богов» и даже весьма второстепенных «божков»; но буржуазный фетиш – так называемая личность, анархическая личность художника – отнюдь еще не уничтожен. Добровольным самоубийством он вовсе не намерен кончать. Художники на выставке ИЗО «За X лет» все еще верят в пресловутую буржуазную «свободу искусства», все еще в себе ценят и, в меру сил, стараются выработать и показать именно свою индивидуальность, то, что каждого из них выделяет из среды ему подобных. Такова природа представленного на выставке ИЗО «За X лет» станкового, интимного искусства. Ясно, что станковая картина обречена на вымирание, потому что она вся рассчитана на сбыт в частные руки любителей, а у частных людей сейчас нет и впредь не будет тех квартир, которые можно украшать картинами, сейчас нет и впредь не будет средств, чтобы оплачивать станковые картины, сейчас нет и впредь не будет тех настроений, того склада жизни, которым соответствует станковая картина и которые ее делают нужной. На первый план выдвигается в области «большого искусства» – монументальная изобразительная живопись, предназначенная не для уютной гостиной и не для парадной залы барского особняка, а для общественного здания; наряду с нею вырастает новое декоративное искусство, опять-таки направленное не в сторону изящной безделушки для знатока-любителя, а тоже в сторону обслуживания широкой общественности; для частных лиц, для интимного обихода остается воскресающая графика, не только не убитая, как можно было думать лет двадцать тому назад, фотографией и фотомонтажом, а оживившаяся рядом с фотографией, которая выявила всю художественную ценность интимной графики. Процесс, я повторяю, совершенно ясен: индивидуально-именная по содержанию и по формам и приемам станковая картина вымирает, общественно значительное содержание становится обязательным для художественного производства, это содержание требует артельно-монументальных живописных средств и установления некоего – хотите: «халтурного»? хотите: «стандартного»? – репертуара общеприемлемых, ходких, отнюдь не утонченно-изысканных форм и приемов. Кто смотрит в будущее, тому на выставке «За X лет» интересно очень немногое; тому надо пойти на нашу выставку ХАП, как бы неполна и мала она ни была, ибо только тут он найдет произведения, характерные для первых шагов нового искусства, – плакат, как эмбрион монументальной общественно значительной изобразительной живописи, и праздничную декоровку, как эмбрион общественно значительного убранства городов будущего.

Когда индивидуальный живописец работает для индивидуального заказчика, между ними существует частный уговор, и никто не имеет права вмешиваться в их взаимоотношения. Искусство – «свободно». Государство заинтересовано лишь в том случае, когда картины, предназначенные для кабинетов и гостиных буржуа, появляются временно на публичных выставках или когда они покупаются для музеев: тут государство присваивает себе контрольные (цензурные) права. Но широкой и цельной художественной политики буржуазное государство не ведет или, во всяком случае, не обязано вести. Потому-то в буржуазных государствах и искусствоведение остается в рамках «науки для науки», в пределах музейного знаточества, т. е., употребляя ходкий в настоящий момент термин, в пределах «социального заказа». Ведь и наука подчиняется общему и общеизвестному закону спроса – предложения, который регулирует всякое производство. У нас с революцией все и в этом деле изменилось. Само государство, в лице руководящих деятелей коллективов разных размеров и разного характера, является единственным идущим в счет заказчиком; для государства не обязательны «вкусы» этих руководителей, и заказывает оно не потому, что так хочется; оно оплачивает лишь то, что ему нужно, оно руководит работою своих поставщиков. Как тут быть? как решить, что нужно, что хорошо, что приемлемо? На место личных произвола, вкуса, чутья должна стать объективная наука. Во всех резолюциях, которые органы ответственной за СССР партии выносили по вопросам художественной политики, неизменно подчеркивается, что надо непременно усилить искусствоведческую работу, и неизменно с сожалением констатируется, что эта работа стоит не на должной высоте, не дает тех практически нужных в повседневном обиходе выводов, которые должна бы давать. История искусства, конечно, наука весьма почтенная, вообще говоря; но на практике, особенно в нашем далеко не богатом Союзе, почтенность всякой науки прямо пропорциональна приложимости ее выводов к проблемам строительства общественной жизни.